сейчас всем поддерживать лидера, он знает что делает. Офицер, разведчик! Только он и справится!» Говорил себе Алексей Николаевич, говорил то, в чем был убежден на все сто процентов. Но сейчас эти горячие и правдивые слова будто пролетали сквозь его сердце и не задерживались, никак не цепляли его, не снимали ту ноющую тяжесть, что висела там.
Алексей Николаевич потянулся за пультом, намереваясь переключить канал: «Потом посмотрю, сейчас не лучшее время. Ничего, это пройдет, скоро приду в себя». Но кнопка пульта не срабатывала, канал не переключался, он попробовал выключить совсем, но и это не получилось. Он отложил пульт и тяжело, исподлобья продолжал смотреть на экран.
«Сорок человек стариков и сотрудников администрации в Чечне убили боевики, почему вы про это не спрашиваете, а про нарушение прав каких-то местных? В первую кампанию речь шла о независимости Чечни, и в конечном итоге Россия согласилась с этим, я не побоюсь сказать, согласилась ценой национального позора. И что мы получили? Мы получили территорию, оккупированную бандформированиями и религиозными экстремистами, которую начали использовать в качестве плацдарма для нападения на нашу страну…» продолжал говорить президент, отвечая на очередной вопрос журналиста. Насмешливое, торжествующее выражение не покидало его лица. «Что ж ты так радуешься! Разве все так уж хорошо? Люди ведь умирают!» — неожиданно для себя подумал Алексей Николаевич, и сам не поверил такой явной неприязни в своих мыслях. «Нет, надо выключить, сейчас не в состоянии смотреть ничего, надо прийти в себя».
Он привстал, намереваясь подойти к телевизору и выключить его вручную. «Я утверждаю — все развивается по плану! Мы освобождаем чеченский народ от этой заразы, и мы обязаны это сделать в интересах самого чеченского народа и других народов России! Я могу со всей ответственностью утверждать, мы действуем на Северном Кавказе по поручению всего российского народа!» Говорил президент с самодовольной усмешечкой, победно оглядывая присутствующих. Алексею Николаевичу стало совсем невыносимо, он тяжело задышал, кулаки его сжались.
«Так же могу вас уверить и я абсолютно убежден, что большинство наших граждан считает так же, уйти, бросить все сейчас — было бы непростительной ошибкой. Непростительной слабостью, которую мы допустили шесть лет назад в Хасавюрте. Непосредственно боевые действия в некоторых горных районах будут продолжать спецподразделения, которые состоят из профессионалов. Самую опасную часть работы в этой операции будут решать профессионалы. И я могу вам с уверенностью сказать — у нас с вами будущее есть, а у террористов его нет…»
Полина была на кухне и готовила ужин, она слышала как пришел Алексей, но не захотела выходить к нему. После смерти сына общение с мужем давалось ей все тяжелее. Она слышала, как он включил в комнате телевизор, пусть смотрит, Полина не собиралась мешать, она продолжала свою возню с кастрюлями, пытаясь отвлечься от тяжелых чувств. Вдруг из комнаты раздался громкий грохот. Она испуганно вбежала туда: «Алексей, что слу…» Алексей сидел на диване перед телевизором, опустив голову, телевизор работал и показывал выступление президента, но экран был покрыт трещинами, выходящими радиально из разбитой точки почти на середине, прямо на лице президента. На полу рядом с телевизором валялись осколки чешской пивной кружки. «Что ты натворил!» — начала она и осеклась, потом взглянула еще раз на экран и вздрогнула.
Президент все говорил, своим развязным и самоуверенным тоном, как обычно, Полина часто слышала его выступления, Алексей постоянно смотрел их. Но его лицо, искаженное разбитым экраном, было теперь неестественным и уродливым. Место удара кружки, размером с теннисный мячик, было разбито совсем и потемнело, и от него во все стороны по окружности расходились лучи трещин. На месте рта и носа президента теперь была словно черная дыра, и поверх нее бегали серые, стальные глаза, но уже не было в них того насмешливого, самодовольного выражения. Трещины прошли через верхнюю часть лица и исказили его, выражение стальных глаз было каким-то безумным, сияло неумолимой злобой и холодной жестокостью. «Я говорю вам: никто, слышите, никто не уйдет от возмездия! Всех кто пойдет против нас, мы уничтожим!» — говорило демоническое лицо, с черным провалом вместо рта и стальными безумными глазами.
По спине Полины пробежал мороз, завороженная этим зрелищем она даже забыла о муже. Тот вскоре опомнился, поднялся с дивана, подошел к телевизору и резко выдернул шнур из розетки. Потом, не глядя на жену, вышел в прихожую, оделся и ушел, хлопнув за собой дверью.
Вернулся он только поздним утром на следующие день сильно пьяный и, не раздеваясь, завалился на диван и заснул. Так он уходил и пил больше недели, потом впал в апатию и все сидел дома, не разговаривая ни с кем и подолгу глядя в окно. Как и обещал Лебедев, тело сына вскоре привезли военным самолетом, грузом 200, в запаянном цинковом гробу. Алексей Николаевич купил участок на кладбище, заказал службу в церкви, и они провели наконец похороны.
После этого совместная жизнь их дала трещину, появились холод и отчужденность и уже не исчезали. Алексей больше уходил в работу, сильно уже не пил, но мог вернуться домой немного подшофе. Политикой он интересоваться перестал, по крайней мере, уже не следил за всеми выступлениями президента, а так, что покажут по новостям. В делах партии он тоже перестал участвовать и через год вышел оттуда совсем. Через несколько месяцев их жизнь вроде потекла как обычно, но прежние отношения не вернулись, они все больше тяготились друг другом. Полина все чаще испытывала злобу к мужу и обвиняла его в своих мыслях. Он же старался избегать разговоров с ней. Через семь месяцев после похорон Вити Полина подала на развод. Алексей не возражал, он оставил ей квартиру и переехал на съемное жилье, вскоре взяв в ипотеку другую квартиру. Каждый стал строить свою жизнь отдельно, несколько раз только они встречались на могиле сына.
Глава 8
Другим горьким делом для Алексея Николаевича после похорон сына, стала необходимость рассказать о смерти внука своей матери. От одной мысли о том, что придется это делать, у него все сжималось внутри. Он знал, что бабушка любила Витю сильнее чем кто бы то ни было, сильнее его и, может даже, сильнее Полины. Как сказать ей? Что с ней будет? Но и замолчать это было нельзя, слухи бы все равно дошли, и она бы сама стала допытываться, все ли хорошо у Вити.
И вот, через три месяца после похорон, он все-таки решился и поехал в деревню к матери. Пока ехал, в уме
