ты, во всем разочаровался? И эту войну считаешь такой же как та, первая? — глухо спросил его Алексей Николаевич. — Нет ни правды, ни долга, опять все обман, скажешь?
— Правда, долг, отчизна все это может быть у тебя или у меня. У простых людей. Но не ищи их там, — Лебедев показал пальцем вверх, — там ничего этого нет и никогда не будет. Уж поверь мне, я насмотрелся. Там есть важные интересы важных людей. Политические интересы, политическая выгода и, разумеется, финансовая выгода. Как говорится, кому война, а кому мать родна. И все. Для идеалов там места нет.
Алексей Николаевич молчал и сумрачно смотрел в стену перед собой.
— Не лезь туда, Алексей. Ради памяти сына, ради памяти всех ребят, что погибли и погибнут еще. Мы сами может когда-нибудь и отстроим Россию, сделаем ее богатой, сильной, поднимем нашу армию, поднимем деревню, создадим новые города и заводы, но оттуда, — он опять показал пальцем наверх, — не жди этого никогда.
Алексей Николаевич поднял на него глаза и взволнованно заговорил.
— Ладно, я допускаю, что не все хорошо наверху. Что есть еще там воры, карьеристы, подлецы. Да, я их тоже видел и в армии, и на гражданке, но президент, он не такой. Это патриот, офицер, как мы с тобой, он пытается сейчас спасти Россию. Разве не так? Олигархов он разогнал, армию поднимает сейчас, не дал развалить страну и скоро вернет Чечню назад, очистит ее от бандитов. Да, есть еще проблемы, сидит кое-где та сволочь в погонах, что за деньги и звезды посылает пацанов под пули, но он пытается это поменять. Скажешь нет?
Лебедев вздохнул и положил погасшую трубку в пепельницу.
— Я понимаю тебя, я сам бы хотел верить в это, но… нет. Насколько я вижу, нет.
— Почему же нет?
— Слишком уж гладкая вышла картина. Теракты, взрывы домов, начало войны и все это одновременно с приходом нового, молодого премьера из спецслужб. Потом выборы, он набирает огромную популярность, люди видят в нем защитника, спасителя, и он побеждает. Его враги и недоброжелатели исчезают или убегают за границу, а его друзья получают высокие кресла и богатеют. Хвалить его поощряется, а критиковать опасно. Разе бывает таким спасение Родины, возрождение ее? Разве таким должен быть новый Столыпин? Я здесь вижу очень удачную операцию по захвату высокого кресла. Все те же драки на Олимпе за жирный кусок пирога. Чекистское ведомство всегда было гораздо на такие штуки, там калачи тертые, не чета нашему брату военному. А простые люди расплачиваются за все это, и в Чечне, и в России. И молодые ребята, кого послали воевать, как твой сын.
Повисла пауза.
— Ты поэтому и ушел в отставку? Ведь мог сделать карьеру, — помолчав, спросил Алексей Николаевич.
— Не только поэтому, но и поэтому тоже, — вздохнул Лебедев.
— Что ж, выходит, зря погиб Витя мой и другие ребята? Зря все? Как же жить-то на свете, если такой мрак кругом?
— Не знаю, Алексей, но как-то надо жить. Делать свое дело, которое можешь. А как еще — не знаю.
Алексей Николаевич тяжело вздохнул и задумался. Через какое-то время он поднялся.
— Спасибо, Александр… Саша. За совет и за все. Я всегда уважал твое мнение, но не уверен, что теперь могу с тобой согласиться.
— Я понимаю, — улыбнулся Лебедев.
— Может не все гладко у нас в стране, но, послушать тебя, так все совсем безнадежно. Я считаю, что надо надеяться на лучшее, даже когда тяжело. Что не все еще подлецы кругом.
— Может и не все… Может и не все, — задумчиво и снова с грустью произнес Лебедев. Алексей Николаевич протянул ему руку.
— Ладно, пойду я. Будь здрав, друг! Спасибо еще раз.
Лебедев пожал протянутую руку и обнял товарища.
— Не за что, Алексей, чем могу тем помогу. Ты держись, судьба наша такая. Когда будешь хоронить солдата, позови меня, приеду… Пойдем, провожу тебя.
Глава 7
Алексей Николаевич после разговора с Лебедевым пришел домой в самом мрачном настроении. До этого он крепился, находил для себя спасительное утешение в таких понятиях как: долг перед родиной, защита отечества, солдатский долг. Хотя ему было нелегко, но он не показывал перед другими уныния и особенно перед женой. Когда та начинала плакать и сетовать на армию, командиров, а порой и самого президента, затеявшего эту войну, Алексей Николаевич иногда ласковым словом, иногда твердым, но находил что сказать, что хоть и горько им сейчас, а правильно сын поступил, что пошел служить. Долг перед страной выше всего! Сын был мужчина, воин! Испокон веков так повелось!
Сейчас же не находил утешения в этих рассуждениях, не верил всем этим возвышенным словам, которые недавно так твердо вещал другим. Словно, оборвалось все. Долг, родина, солдаты, офицеры, есть ли это все на самом деле? Или прав Лебедев, и есть только важные политические интересы важных людей?
Жена была на кухне, он разделся, прошел в комнату и тяжело опустился на диван. Не зная о чем думать дальше, все это он уже передумал по десять раз пока ехал домой, он взял пульт, потряс его, тот последнее время плохо работал, батарейки наверно сели, но как-то им было уже не до этого, и включил телевизор. Хотелось развеяться, отвлечься, на душе как камень лежал. Он открыл купленную по дороге бутылку пива и вылил ее в свою любимую большую, привезенную из Чехии пивную кружку. Но тяжелые мысли не оставляли, он недолго смотрел и переключал один канал за другим. И вдруг увидел его, президента. Тот выступал на какой-то конференции перед журналистами. Алексей Николаевич стал смотреть, прихлебывая пиво.
Президент говорил как всегда, уверенно, гладко, отчеканивая фразы и иногда поглядывал в бумажку. В глазах и на губах его играла легкая усмешка. Алексею Николаевичу нравилась такая манера лидера страны перед публикой, сразу видно — не тушуется человек, не юлит, чувствуется, что он хозяин положения. Но сейчас, на фоне тяжелых дум, это ехидное, насмешливое выражение неприятно кольнуло, но он слушал дальше. Президент говорил как раз про внутриполитическую ситуацию, про войну в Чечне, что все идет по плану, террористы терпят поражение, а наша героическая армия побеждает и потерь не несет. Алексея Николаевича опять кольнуло.
Он посмотрел еще немного, потом решил переключить. Никогда раньше он не переключал речь президента, всегда слушал и ловил каждое слово. «Что я так раскис? Соберись, будь мужиком! На твою страну напали, война идет, кому легко теперь? Может тем, чьих родных террористы взорвали или взяли в заложники? Надо
