вмиг исчезло все — чужие запахи и звуки. Словно Лут смахнул.
— Леша-а-ак, — протянул Иночевский, качая головой.
— Ишак, — тихо буркнул Дятел себе под нос.
Джуда был согласен и с тем, и с другим. Мусин осторожно выпустил его локоть. На близкие контакты с Третьим был задан самый строгий запрет. Отдельная посуда, каюта, не трогать волосы, не задевать открытую кожу.
Не позволять ему дотрагиваться.
Джуда равнодушно отвернулся, делая вид, что ничего не заметил.
Он и подумать не мог, что однажды будет скучать по прикосновениям и — пусть случайным — объятиям. Его давно никто не касался, кроме как в перчатках, с медицинской целью.
Слишком давно.
***
Ярмарка поражала воображение.
Впрочем, Юга непременно бы отметил, что такое несчастное воображение, как у Выпь, смешно не поразить.
Выпь привычно прочесал глазами толпу, отмечая черноволосых и почти не видя людей другой масти. Как обязательное упражнение для глаз и развития внимания. Как дневная доза надежды.
На их оларов справедливо засматривались и несправедливо приценивались. Макон не торопился. Вел долгие беседы с коллегами, конкурентами и потенциальными покупателями, неспешно цедил с ними местный красный чай с корицей и перцем. Лучших зверей, чем у него, по всей ярмарке не сыскать было — экстерьер, выездка — Макон чувствовал себя уверенно, а покупатели ревниво отслеживали друг друга, смотрели на меру, постепенно накидывая цену.
Выпь уже знал суть ведения торговли. В Луте как заведено было: у каждой вещи, живой или нет, у каждого действия, была своя мера. Мера эта нарастала сама, точно ракушки на топляннике. Слаживалась из затраченных усилий, из сырой самоценности. Видна была истинная мера всем, всем понятна. А вот продавец уже сам волен был назначить цену: увеличить ту меру, накрутить, или, напротив, убавить. Но в ущерб себе кто будет торговать?
Правду сказать, ходили от братьев-Кремальеров специальных люди, смотрели-посматривали, какую цену купцы против меры ставили. Случалось, хватали за локти особо хапистых. Но на всех видоков не напасешься.
Так и жили, на том и кормились.
Медяна и Выпь оказались не у дел. Весь день шатались по ярмарке, глазели на чудеса и товары. Девушка очень скоро обзавелась целым выводком новых друзей. Выпь, к сожалению для себя, тоже.
Теперь они вдвоем сидели в каком-то заведении под полосатым тентом, пили кофе, бодрящий до пульсирующих глаз, а вокруг гомонила разношерстная публика, целовались, смеялись и пели.
— Ты точно решил уйти?
— Ага.
— Не передумаешь?
— Нет.
— А куда направишься?
Парень промолчал.
— Выпь! — девушка сердито стукнула кулаком по клетчатой скатерке, так, что испуганно подскочила и упала в обморок сахарница. — Почему я из тебя каждое словцо клещами вытягивать должна?!
— Извини, — Выпь отвлекся от рассматривания толпы, — я думаю податься на Хом Таурега. Мне предложили работу в заповеднике, там есть пара трудных шадо.
— Шадо? Это же звери воды?
— Ага. Хочу посмотреть, что можно сделать.
— Значит, ты пробудешь там с месяца два, оглядишься, убедишься, что на Хоме нет того, кого ищешь, и двинешься дальше. Верно?
Выпь улыбнулся, качая головой. Медяна вздохнула, понурившись и некрасиво поджав губы.
— Если бы не отец, я бы пошла с тобой. Вот честно.
— Спасибо, — даже растерялся Выпь.
Девушка в ответ лишь пробурчала что-то нелестное. Парень улыбнулся: слова любви и слова вражды чужого языка запали ему в память в первую очередь.
***
— Берем оларов, — сказал Волоха, поворачиваясь к команде.
Они только вернулись на корабеллу, спустя день шатаний по крикливой, до эпилепсии цветастой ярмарке.
— Тварей?!
Дятел же довольно потер руки:
— Ты зверушек видел? Выезжены на ять!
— И куда мы их? — Забеспокоился Буланко. — Еремия вообще согласится везти на себе животный груз? Чем кормить? А как держать? А они привиты?
Волоха не счел нужным отвечать. Еремия согласилась бы на все, что бы ни предложил ей ее капитан.
— Как сделаем? Припремся и заберем, мол, на халяву пробничек? Или животная инспекция?
Мусин возмущенно замахал руками:
— Возражаю! Днем да на глазах у всех это уж чересчур смело! Мы не театральная труппа, не следует эпатировать публику без нужды, это люди честного труда и у них есть вилы. Вежливее будет исполнить задуманное ночью, таки именно так поступают все приличные люди.
— Тем более что на ночь их на ярмарке оставляют, в загоне. — Буланко согласно прищелкнул пальцами и уточнил. — Правда, под охраной держат.
— Ой, не смеши. Охрана, ха, старик, сопляк да девка.
— Кстати, о сопляке, — Волоха глянул за борт, — он хороший конюх, олары его слушаются.
Старпом презрительно фыркнул:
— Да это просто тупой скот, вроде наших буренок. За любым пойдет.
— Не думаю, товарищи, — осторожно вмешался Мусин, — олары весьма сообразительны, проворны и опасны. Нам нужен этот юноша, с его помощью удастся без ущерба, лишнего шума и внимания поднять зверей на Еремию.
— Слышишь, Дятел?
— Да слышу, слышу. Так и быть, но после все равно пришью сучонка.
— Чем он тебе так не потрафил? — с нервным смешком заинтересовался Буланко.
— Ты глазенапы его видал? Тоска смертная. И собой странный, ровно не человечьей породы урод.
— Кракена возьмем?
— Не к чему лишний раз парня светить. Останется на корабелле, будет нашей страховкой.
— Жаль, юноша все рвался осмотреть ярмарку, — расстроился Мусин. — Надо будет захватить ему хотя бы петушка на палочке. Пусть всласть налижется!
— Еще раз повторяю — Третьим не бахвалимся. Теперь, всем внимание. План такой…
***
Джуда было скучно. На ярмарку его не пускали, и, пока команда развлекалась внизу, он, словно заправский юнга, отмывал Еремию. Пропасти-пасти Лута не боялся, как не боялся глубины Провалов. Нацепил наушники, взятые со Станции.
Абалоны, его любимые, ему с Башни привычные: для такого устройства из океана Хома Соларис брали особого моллюска, мясо ели, а раковины, хранящие и шелковистое тепло, и мерцающий свет, и перламутровую музыку, выдерживали особым манером. У истинных, не ленивых мастеров-звукарей получались чудесные абалоны. Помнили сотни мелодий, на голове сидели ровно, держались на прозрачной полой дуге, в которой циркулировала влага, питающая абалоны и приносящая новые звуки.
С абалонов-то Джуда и открыл в себе способность разбираться в ихоре. Ихор — кровь Лутова, про то все знали. Устройства на его основе жили, хранили в себе информацию, сообщали между собой людей. Мало было способников, разумеющих внутренние переборки ихора. Джуда же как знал, как видел — под его руками давно умолкшие ихоры оживали, возвращались к жизни… А стоило лишь раз с абалоном сладить, перегнать из ихора в дугу понравившуюся мелодию.
Ивановы ему свои игрушки поломанные таскали, у кого что. Джуда не отказывал, возился. Самому интересно было.
Особое внимание Джуда уделил оперению, почти
