Я устала и хотела домой. В тишину и спокойствие. Но мучениям моим ещё конец не пришёл.
– Было приятно познакомиться поближе, – к счастью, папа Драконов руки не целовал. А то б я не выдержала подобной галантности. – Как и обещал, Валентин отвезёт вас домой.
Я раскланиваюсь со всеми. Мадам Драконова сухо кивает в ответ. Ванька машет рукой.
– Я сам отвезу Варвару Андреевну, – неожиданно заявляет Илья и, схватив меня под локоть, тянет за собой. – Пусть Валентин отдыхает.
– Нет, Варвару Андреевну отвезёт водитель. А ты мне ещё нужен здесь, сын.
Я б от такого тона сквозь землю провалилась. Но у Ильи, видимо, иммунитет на папу. Он и не думает меня отпускать.
– Устал. Нездоров. Ты же помнишь. Давай все разговоры отложим на следующий раз.
– Приедешь? – сверлит его взглядом папаша.
– Обещаю! – легко отделывается от него средний сын на ходу. Он успевает подать мою куртку и натянуть свою, пока идёт этот молниеносный разговор.
– Варя, – окликает меня Сергей Александрович, – не убегай. Мы с тобой тоже не успели поговорить.
– Девушка устала, Серж, – теснит меня плечом к выходу Илья. – Потом поговорите.
– Варя, я позвоню, – обещает лучший ученик моей бабушки, и как-то нехорошо сверкают холодной сталью его глаза. У них у всех, кроме Ваньки, серые глаза. Фамильное сходство. Они могут внешне отличаться, но их глаза ни с чем не спутать.
Я киваю Сергею Александровичу, и буксир по имени Илюша выталкивает меня на улицу. Он слишком быстр, а я устала и растерялась. И только в машине соображаю, что Шорох позвонит мне разве что в рельсу: мы не обменялись телефонами.
Илья стартует так, что я от неожиданности визжу.
– Полетаем, Варежка? – склоняет он ко мне голову, защёлкивая ремни безопасности. Голос у него становится ниже, и я вдруг вспоминаю другого парня. Того, из «Алых парусов». Наваждение какое-то. Сдался мне тот бездарный футболист, что проломил мои ворота.
Вопрос, судя по всему, чисто риторический. Машина несётся на такой скорости, что хочется зажмуриться.
– Может, ты не будешь так гнать? – спрашиваю слабым голосом. – Я ещё завещание не написала. Вдруг что случится, кому все мои сбережения достанутся?
– Драконам, кому же ещё? Драконы очень любят сокровища, чужие квартиры, всякие раритеты. Думаешь, зря тебя папулька обхаживал?
У него невозмутимая рожа. А у меня глазик задёргался. Я старательно не смотрю в окно, но чувствую: ещё немного – и оторвёмся от земли. И полетим, как страусы, махая коротенькими недоразвитыми крылышками. А вон там река должна быть. Может, уже пора жабры отращивать? Октябрь месяц заканчивается. Мама, я не хочу в холодную воду! У меня руки мёрзнут!
– Ты хоть бы спросил, куда ехать. Или это уже не важно? – обнимаю руками колени.
Машина замедляет ход. Неужели?
– А ты совсем слабая, Варежка. Укачало?
– Никто не называет меня Варежкой, – перевожу дух. – Нет, я скорости боюсь, кажется. А ты что-то хотел мне сказать?
– С чего ты взяла? – косит он весёлым глазом.
– Уволок слишком настойчиво. Обычно так делают, когда чего-то хотят. Будешь учить уму-разуму? Расскажешь, чтобы я к папе не приставала?
–Пф-ф-ф, – фыркает Драконов пренебрежительно. – Бедная у вас фантазия, Варвара Андреевна, для учительницы русского языка. Вы же как бы литератор. Книги гипотетически можете писать. Где размах эпопеиста? Где хитросплетение сюжетных линий?
Эпопеист – это сильно. Я прям окоченела, как сурикатик в стойке «столбик». Круто. На подпитии не выговоришь. Тут главное – не вестись. Я в курсе, что он брат Ваньки по отцу. И понимаю, сколько в них похожего. Кажется, троллить – это их семейная черта. Я уже сочувствую тем учителям, что учили этого живчика с бритыми висками.
– У меня непростой день выдался. Я устала, – пытаюсь охладить его самым ледяным тоном из моего учительского набора. – Можно ли без клоунады?
– Можно, – соглашается он почти нормальным голосом. – Ничего не хочу. Ничего от тебя не надо. Разве что это.
Тормозит этот хакер ночных дорог виртуозно. Жопу его машины заносит, когда он прижимается к обочине. И почти одновременно с этим манёвром он отрывает руки от руля, запускает их мне в волосы и целует. Жадно. В губы.
Я отпихнуть его хочу, упираюсь ладонями в грудь, а затем какого-то чёрта втягиваюсь в процесс. Илья целуется умопомрачительно. Вначале напористо, немного жёстко. А затем, как только я перестаю брыкаться, медленно и нежно. И такое впечатление, что нет для него ничего важнее. Что я та самая – единственная и неповторимая. Дорогая. Желанная. Любимая.
И я падаю в эту ловушку, как беззащитный кролик. Проваливаюсь вместе с ушами, шкуркой и пушистым хвостом. Ныряю в поцелуй на такую глубину, откуда подводные лодки не всегда всплывают.
Руки мои что-то такое вытворяют – притягивают этого очаровательного негодяя ближе. Пальцы приятно покалывают короткие волосы на затылке. Совсем как у того, в «Парусах». Но я почти не думаю о том парне – так, всплывает бледная тень. Их и сравнивать нельзя – разные совсем.
Со мной что-то не так. Видимо, тело не вовремя проснулось. Вспомнило, что секса давно не было. Но об этом я тоже почти не думаю, пока самозабвенно целуюсь с Драконовым. Мне нравится сам процесс. А гормоны в голову бьют совсем как в подростковом возрасте, из которого, как из короткой юбочки в складку, я безнадежно выросла.
Его руки касаются груди. Через куртку и прочие шмотки. А хочется, чтобы он понахальничал, залез, сжал. Почувствовать его ладони, кожу, пальцы. Помешательство. Отключение мозга. Полная и безоговорочная капитуляция.
Он отпускает мои губы. Дышит тяжело, словно в шахте вкалывал. Мы сидим лоб в лоб. И нет ничего, кроме нашего загнанного дыхания.
– У меня от тебя крышу рвёт, Варежка, – бормочет Илья и снова касается моих губ своими. Правда, не взасос, а так, слегка. – Поехали?
И я понимаю, от того, что я сейчас скажу, зависит, куда мы поедем. Ко мне или к нему. И если поедем хоть в какую сторону, закончится это одинаково. В общем, поехать не поехали, а уже приехали.
Глава 13
Илья
Я помню её тело под собой. И губы у неё всё такие же – прохладные, спелые, как вишни. Ей безумно идёт эта помада. А я бы слизывал её бесконечно.
Что-то такое творится в моей башке невероятное. Ведь девушка как девушка. Симпатичная, но, к примеру, с Тинкой ей не тягаться ни по холёной красоте, ни по стилю, изяществу и лоску.
Но Тинка как манекен в витрине. А Варежка живая. К тому же меня безумно заводит сочетание пуританской строгости и огня, что внутри у неё пылает. Это как контрастный душ: холодный учительский тон и горячий сексуальный отклик. Я помню, как она выгибалась и стонала. И жутко хочу испытать это снова.
