которое не украсит, а, наоборот, сделает прибор аляповатым.
Самолюбие Никанора Никаноровича было задето.
— Излишество, — ухмыльнулся он, сощурив глаза. — А я не терплю крохоборства! Пора бы знать это.
— Вы же сами просили высказать мнение, а теперь сердитесь, — сказал Буданов.
Никанор Никанорович сгреб с верстака чертеж и, с трудом подавляя ярость, приказал:
— Будем делать, как указано тут. — Круто повернувшись, он вышел, дав понять, что относится к тем руководителям, которые, дав распоряжение однажды, больше не повторяют его.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Кочкарев закрыл глаза и представил уездный подмосковный городок, в котором родился и жил в молодости. Вспомнил товарища — сына лавочника, который вырос в крупного ученого. Припомнил сына попа — он стал инженером. Овечкин, сын батрака, теперь директор крупного орденоносного завода. А его, Никанора Никаноровича, никогда не привлекали крупные заводы, строительства. Там ему делать было нечего. Там — государственные планы, контроль, общественность. Он стремился туда, где все было помельче: производство, люди, отношения.
Его отец, Никанор Николаевич Кочкарев, был прекрасным столяром-краснодеревщиком. До революции его столярная мастерская славилась на всю окрестность. Никанор-младший с любопытством смотрел на своих сверстников — мальчишек четырнадцати-пятнадцати лет, которых отец нанимал в мастерскую по договору. Они селились у них в пристройке на четыре года, получая изо дня в день одну и ту же еду и постигая премудрости ремесла. А пятый год, отрабатывая благодеяния хозяина, гнули спину на него бесплатно. Как правило, отработка затягивалась на два, а то и три года. Иные не выдерживали, убегали. В выигрыше оказывались те, кто сообразил уйти на первой же неделе. На следующих Никанор Николаевич подавал в суд. За питание, ночлег, обучение насчитывали такую сумму, что мальцу невольно приходилось возвращаться обратно.
Когда началась первая мировая война, Кочкареву-младшему было пятнадцать лет. Потом революция, разруха. Заказы на мебель из красного дерева резко упали, а скоро и вовсе прекратились. Пришлось сколачивать грубые крестьянские шкафы и столы. В годы нэпа, когда дела неожиданно стали поправляться, Никанор Николаевич умер. Перед смертью он сокрушался, что не успел обучить своего единственного сына ремеслу краснодеревщика, но более всего — что у наследника не было тяготения к работе.
После смерти отца мастерская перешла к Никанору Никаноровичу. У него были некоторые навыки в работе, но настоящим мастером он не стал, не позволили, как он теперь считал, время и общая обстановка в стране.
Вначале у Никанора Никаноровича мастерская, налаженная отцом, процветала. Потом постепенно стала хиреть. Во-первых, прижимали налогами, во-вторых, подростки были уже не те, что у отца, не столь наивны. В конце концов у него остался всего один парнишка. И то держал его Никанор Никанорович больше ради того, чтоб тот ходил за детьми.
В начале тридцатых годов пришлось продать дом, Никанор Никанорович перебрался со всей семьей в Москву. Еще раньше туда уехал дядька, брат отца, и устроился начальником цеха в деревообрабатывающую артель, выпускавшую бутафорию для витрин магазинов.
Дядька взял к себе Никанора Никаноровича мастером. Первое свое нечестное дело Кочкарев помнил до сих пор — он присвоил ордер на одежду и обувь. Немалую часть их они с дядькой потом прикарманили себе. Купленные вещи втридорога продавали на Сухаревке. Продавали еще дефицитные лаки, краски.
Дядька смотрел далеко вперед, посоветовал племяннику учиться. Никанор Никанорович окончил вечерний институт.
А вскоре артель закрылась — началась Отечественная война. На фронт Никанора Никаноровича не взяли — у него было плоскостопие. Страна перестраивалась на военные рельсы. Люди шли в армию, в ополчение. В Москве все меньше и меньше оставалось мужчин.
Никанор Никанорович бросился искать, где бы повыгоднее устроиться. Он поступил на производство, на первый взгляд не очень-то примечательное: там выпускали санитарные носилки, которые постоянно требовались фронту. На небольшую фабрику привозили тюки парусины, она очень заинтересовала Никанора Никаноровича. На фабрике работали почти одни женщины. Контроль и учет материала были ослаблены. Никому и в голову не приходило, что в военное время кто-то может заниматься бесчестным делом. Никанор Никанорович брал парусину не метрами, а целыми кусками. В магазинах, в палатках, на рынках работали знакомые ему люди. К концу войны он нажил целое состояние: у него скопилось четыреста тысяч рублей. Правда, деньги тогда мало стоили, но все-таки стоили. Чтоб они не пропали даром, он хотел что-нибудь купить и подумывал о даче. Вскоре случай представился: продавался особнячок с водопроводом и паровым отоплением (хозяин переезжал на жительство в Киев) и всего за триста тысяч. Все эти деньги Никанор Никанорович положил в небольшой чемоданчик.
В поезде, в четырехместном купе он устроился на нижней полке. Вместе с ним ехали двое мужчин и женщина, показавшиеся ему подозрительными. Это насторожило Никанора Никаноровича, и он не выпускал из рук чемоданчик с деньгами. Когда настала ночь, сунул его под голову, покряхтел, поворочался с боку на бок и уснул. Среди ночи почувствовал, что кто-то потихоньку стаскивает с него сапоги. Приоткрыл глаз и увидел одного из попутчиков. Мужчина стащил один сапог до половины, взялся за другой. Сапоги были хромовые, но ими Никанор Никанорович особенно не дорожил. Он ждал момента, когда с него совсем снимут сапоги, тогда-то он и схватит ворюгу за шиворот. Между тем мужчина, сняв оба сапога до половины, почему-то снова лег на место. «Догадался, что я не сплю», — решил про себя Никанор Никанорович.
На очередной станции поезд остановился, мужчина, снимавший с него сапоги, встал, вышел в тамбур, но тут же вернулся. Когда поезд потихоньку тронулся, он ловким движением выхватил из-под головы Никанора Никаноровича чемоданчик и бросился из вагона.
Никанор Никанорович вскочил, но полустянутые сапоги не давали бежать. Запутавшись в них, он упал. Встал и снова упал. В отчаянии закричал и пополз на четвереньках. Когда добрался до площадки, поезд уже мчался на полной скорости. Прыгать Никанор Никанорович не рискнул. Жизнь ему показалась дороже чемодана с деньгами.
Всполошившиеся в вагоне люди окружили беднягу.
— Что случилось? — участливо спрашивали одни.
— Чемодан украли, — сочувственно отвечали другие.
Никанор Никанорович присел на полку. Его всего трясло. Душила злоба на себя за то, что дал какому-то подлецу перехитрить его, Кочкарева.
— Наверно, у вас украли что-то ценное, — вкрадчиво проговорила женщина — соседка по купе. — Мы с мужем догадались сразу.
— Почему? — простонал Никанор Никанорович.
— Потому, что вы не выпускали чемодан из рук.
— А я-то думал, что он за сапогами.
— Что же в чемоданчике было?
— Да ничего! — отмахнулся Никанор Никанорович. Он стал собираться, чтоб на следующей станции выйти. Ехать дальше без денег было бессмысленно…
Пришлось немало потрудиться, чтоб деньги снова потекли к нему в руки.
