Но, вопреки его ожиданиям, на пороге появилась отнюдь не Марта. Облаченные лишь в перья, его окружили незнакомые женщины. Они нестройным хором зашептали что-то и, окуная руки в принесенные каменные пиалы, принялись размазывать по его телу обжигающе горячие масла. Запахло медом, лавандой и мятой. Образ Марты отдалился и растаял.
Легкие прикосновения гладких, умасленных ручек к своей груди, животу, бедрам, лицу рождали в груди Альфонсо хриплые всхлипы и мычание. В какой-то миг он вздрогнул, почувствовав, как минимум, две пары теплых ладошек на своем члене. Через несколько секунд он бурно - с криком – кончил, но женщины не отступились, продолжая натирать и наминать его достоинство. Через минуту он с восторгом и ужасом почувствовал, что снова ожил.
Александр.
Александр бережно расправил на бедрах жены сарафан, закрыл ей глаза и, сняв оставшийся, почти догоревший, факел, вышел в галерею. Страха он не испытывал. Весь страх, на который он был способен, закончился со смертью жены и сына. Глубоко внутри ворочалась только скорбь, и он был рад, что благодаря своей ущербности, не способен в полной мере ощутить её.
На этот раз в верхнем направлении он даже не взглянул – он там все уже видел - и отправился вниз. Могучий теплый поток дул так же ровно, неся с собой ароматы дома и покоя – скошенная трава, луговые цветы, барбекю, дымок березовых поленьев в камине, студящийся на подоконнике яблочный пирог и острый хвойный аромат Рождества...
Он кое-как прикрыл одной рукой остатки факела, не позволяя ветру затушить его. Огня явно не хватило бы на весь путь, но он надеялся, что со временем появится другой источник света. На худой конец, у него все еще оставался в кармане мобильник, способный в этом подземелье разве что подсветить путь.
Порой стены сближались, и свет доставал до них. Александр, не замедляя шаг, с вялым любопытством оглядывал бесчисленные барельефы. Все они относились к доклассическому периоду и представляли собой изображения главных и второстепенных богов, глядящих в направлении спуска. Ото всех остальных изображений их отличало то, что божества были коленопреклоненными и почтительно склонившими головы.
Среди прочих, он узнал коротышку Чаака в сложном головном уборе и с круглым щитом в руке, Панахтуна – с традиционно воздетыми к небесам руками, Эк Чуачаса с тяжелым мешком за спиной – бога-покровителя торговли, Юм Каакса с целой охапкой кукурузных початков в искривленных руках…
Изображения постепенно отдалились, снова погрузившись во мрак, но Александр продолжил путь по центру галереи, не стремясь разглядеть их. Он и так уже понял, что стены представляют собой сцену всеобщего божественного преклонения. И даже не сомневался, чье изображение ждет его в конце пути – либо Ицамны, либо самого Хунаб Ку. Но это его мало интересовало. Он был уверен, что там же – внизу – он найдет и профессора. И сможет задать ему простой вопрос. Почему он бросил его беременную жену умирать на холодном камне? Искалеченную. В родовых муках.
Спустя примерно час неспешного шага, он обратил внимание, что стало светлее. Он снова видел изображения на стенах, несмотря на то, что галерея больше не сужалась. Свет не был похож на факельный, скорее напоминал мягкое сияние весеннего луга на закате. Он отбросил почти погасший факел и двинулся дальше.
Глава 6
Альфонсо.
Первый восторг быстро сменился тревогой и даже физической болью. Если бы он мог, то раскидал этих шлюх и дал дёру. Но он не мог. Все его члены, за исключением того, что колом стоял между ног, были вялыми, как разваренные макаронины. Прикосновения полных грудей к плечам и лицу, гладких, горячих ладоней к массивному, покрытому густым черным волосом, животу, больше не будили романтических ощущений. Он почти их не замечал, сосредоточившись только на том, что происходило ниже – между его бедер. Схожие ощущения он испытывал разве что в подростковом возрасте, во время эротических снов, оканчивающихся мучительной поллюцией, когда пенис без конца пульсировал и пульсировал, выплевывая незрелую, комковатую сперму, и никак не желал успокоиться.
Руки, орудующие над его членом, не останавливались ни на секунду. Поначалу он, гордый собой, вел счет, но почти сразу сбился и не знал, сколько раз уже кончил. Он бы и рад был остановиться, но, когда «жезл его страсти», казалось, приказал, наконец, долго жить, горячие цепкие ладошки сменились чьим-то тесным, жадным ртом, и все закрутилось по новой. Раз за разом.
Он умолял остановиться, но пленившие его женщины не знали пощады. В конечном итоге, очередная бурная эякуляция сменилась неконтролируемыми судорогами и непродолжительным, но глубоким обмороком.
…
Очнувшись, он ощутил долгожданный покой, но поборол желание немедленно подняться и осмотреться, боясь снова привлечь к себе внимание женщин. А потому, не меняя темпа дыхания, прислушался к окружающему миру.
Казалось, его постель из леопардовых шкур мерно покачивается на волнах. По бокам слышался шорох многих пар ног. Он приоткрыл один глаз и увидел плывущий мимо каменный свод. Значит, его несут куда-то…
Может, прибыла помощь? Медики, полиция, сияющие в ночи мигалки! Репортеры скоро будут бежать следом за его носилками, пытаясь взять первое – самое горячее – интервью. Он забеспокоился, обшаривая себя онемевшими, слабыми руками. Черти! Даже не прикрыли!
Переживая, что придется давать интервью в столь неприглядном виде, он завозился и вдруг увидел впереди что-то вроде сияющего золотистого водопада, спадающего подобно кухонным шторам из бусин.
Дурное предчувствие еще не успело закрасться ему в душу, как с ног до головы его окатило водой. Все тело словно пронзили тысячи иголок. Впрочем, боли не было, лишь слабое покалывание, как будто его густо намазали эвкалиптовой мазью.
В голове за миг промелькнули все самые счастливые моменты в его жизни – первая поездка с родителями и братом в Дисней Лэнд; горячо любимая бабушка, которая всегда утверждала, что «Альфи ждет большая судьба»; первая девушка, которая, краснея, согласилась на свидание – ее темные мягкие волосы, пахнущие ромашкой, в которые он после зарывался лицом; вечеринка с самыми близкими друзьями на природе; запах жареных колбасок и пива.
Альфонсо оцепенел и, хотя обрушившийся на него дождь был невесом и мимолетен, еще несколько
