– Легкая разборка, доступная чистка, большое проницание пули при сохранении верности цели, - пробормотала я себе под нос, – вес шестьдесят золотников, цена пятнадцать рублей, предъявителю объявления по адресу Мокошь-град, улица Караванная, «Оружейная лавка Никифорова» – двенадцать с полтиной.
Статейки в газетах я тоже запоминала. Зачем Блохину сдалась эта игрушка? Даме сердца подарить? Значит, она вcе же была,и, кажется, нуждалась в защите.
Поверх перламутра крепилась бляшка с гравировкой : вензельными «Н.Б.» Наталья или Надежда? Нонна? Нечего сейчас гадать. Оружие было в порядке: чистое, пахло смазкой и едва заметно – порохом. Пристав его явно пристреливал, прежде чем в дамские ручки передать. Я отщелкнула барабан, все пять гнезд заняты. Пристрелял, почистил, зарядил. Аккуратный мужик. Я посмотрела сквозь очки. И подчардеил немножко, на патронах мерцали руны.
Перфектно. Не зря в квартиру полезла.
Ρевольвер я вернула где взяла, в кофейный мешок, обстучала кухонную мебель и стены, прошлась по половицам, а ну скрипнет какая,тайник тем самым выдав?
А ведь ты, Геля, дурында, как есть дурында. О сердце своем поцарапанном заботилась, на вокзал побежала , а надо было Крестовского дождаться и о Степане этом Фомиче с пристрастием допросить. Тогда бы ни молодость Блохина, ни аккуратность тебя не удивили. Нет, все правильно. Сейчас ты непредвзята, именно так и нужно для дела.
Рутинно обыскав оставшиеся помещения, я больше ничего любопытного не обнаружила, ну разве что у клозетного бачка отсутствовала цепочка. В бачок я посмотрела, взобралась по стремянке, рукава закатила да пошарила в мокрой глубине. Обрадовалась, когда пальцы нащупали какую-то гладкую вещицу, но она оказалась фаянсовой ручкой от этой самой цепочки, и даже чародейских рун на ней не было. Вернув все как было, вытерла руки своим ноcовым платком и прошлась еще раз по всем комнатам. Ни-че-го. Можно было уходить.
По берендийскому обычаю, я перед дорожкой присела на краешек стула. Хороший обычай, правильный. Посидеть, помолчать, вдруг что забыла.
– Ох! – вскочив, я хлопнула себя по лбу. - Окна, ну конечно!
Их было всего три,и изнутри мною уже исследованы. Но ведь есть еще внешние водоотливы, некоторые хозяйки обожают зимой выставлять на них скоропортящиеся продукты. Окно гостиной выходило на парадную улицу. Подле него я была осторожной, просто выглянула, спрятавшись за шторой. Отлив там был узенький, обледенелый. С двумя оставшимися можно было не церемониться, распахивать створки настежь,то есть в спальне, кухонное окошко оказалось наглухо заколоченным,и сметать наружу скопившийся снег. В нижнюю планку рамы был вбит гвоздь, к нему крепилась цепочка, видимо та самая, пропавшая клозетная, частично вмерзшая в наст, я потянула ее на себя, схватила привязанный к последнему звену полотняный мешочек. Старый потертый кисет, похож на солдатский, вышит гладью розами и сердцами. Растянув шнурок, я достала свернутый трубочкой лист бумаги. От мороза он совсем заледенел, поэтому разворачивать его немедленно я побоялась. А ну как хрустнет? Бумагу я спрятала в поясной кармашек, а кисет выбросила за окно болтаться пустым.
Теперь точно все. Мне оставалось лишь скрыть следы своего присутствия. Закрыв раму, я протерла влагу с подоконника носовым платком, поправила шторы и пошла одеваться.
Это я успела,и даже спрятала свои чародейские очки в специальный футлярчик. А вот уйти, нет.
Бесполезно cкрежетнул ординарный ключ в ординарном замке, в коридоре чертыхнулись, сразу извинительно пробормотав:
– Сей момент, ваше высокоблагородие, не извольте беспокоиться.
– Здесь не заперто, - сказал некто знакомый с ледяным высокомерием, - в этой вашей чудовищной клоаке.
И дверь распахнулась от резкого удара.
Я посмотрела на мужчин. Младший полицейский чин перекрестился ключом, «коммивояжер» Волков протянул:
– Так,так.
Одет он был, как и давеча, партикулярно, поэтому я улыбнулась петличке младшего чина (коллежский регистратор, четырнадцатый класс) и почти пропела:
– Ваше благородие, какая волшебная удача! Вы его уже арестовали!
Регистратор поморгал, раскрыв рот. Волков собрался что-то сказать, я видела уголком глаза, поэтому перебила:
– Барышня Попович, Евангелина Романовна, гощу в Крыжовене у тетушки. Вчера подверглась нападению, - я опасливо кивнула, - этого вот господина,и нынче же, проплакав всю ночь, явилась в приказ, чтоб заявить.
– Так присутствие же, - младший чин показал ключом вниз, - там.
– Неужели? - всплеснула я руками и хихикнула. - А я-то сижу, сижу, жду, пока кто-нибудь подойдет ко мне, чтоб жалобу принять, чуть не задремала. А здесь, оказывается,и не управа вовсе? Вы уж простите, ваше благородие, мою рассеянность. И примите благодарность, и восторги. Как скоро вы этого разбойника арестовали! Чудо,истинное чудо!
– Разбойника? - лепетал регистратор.
– Разумеется, разбойника! Он давеча ногу мне палкой покалечил. Показать?
Раздвинув полы шубы, я поболтала в воздухе валенком. Карие глаза Волкова рыскали по сторонам, он искал следы того, чем я здесь занималась, его спутник же с сомнамбулическим видом не отводил взгляда от валенка. Балаган следовало прекращать.
— Надеюсь, - опустила я ногу и шагнула к младшему чину, - вы его примерно накажете. Пожизненная каторга, не меньше. Спасибо, ваше благородие, от лица всех пострадавшиx женщин Берендийской империи! Молиться за вас буду.
Я зарыдала, сделала вид, что сейчас брошусь целоваться, замерла, будто не в силах совладать с чувствами и, хромая, выбежала из квартиры.
Меня не преследовали. Я скатилась по деревянным ступеням и только под аркой немного замедлила шаг.
Наследила ты, Геля,изрядно, да ещё полицейского в Волкове вчера не угадала. Досадная оплошность,теперь филером под управой слоняться никак не получиться.
У биржи я поймала за ворот какого-то лохматого пацана:
— На рынке промышляешь?
– Чего надо,тетенька? - всхлипнул он, раскрыв по–жабьи рот. - Не я это, Христом богом!
– Во-первых, – наклонилась я к рябому уху, – ты, а во-вторых, наказывать за это не буду.
– Так отпусти тогда, - предложил мальчишка деловито.
– Сбежишь ведь,и пятачка за услугу не получишь.
Денежку ему хотелось. Я повторила первый свой вопрос, получила утвердительный ответ.
– Зовут как?
– Мишка Ржавый.
– Четверть часа тому из управы выходил высокий темноволосый мужчина… – я запнулась.
Глазки базарного карманника смотрели на меня с брезгливым недоумением. Ну что ты, Геля, право-слово, кисейную барышню из себя изображаешь? У этой публики совсем иной вокабуляр.
– фраер залетный, – поправилась я хрипло и развязно, – смазливый такой, аршина два с половиною дылда. Нешто не заметил? Котлы у него еще серебряные, воротник бобровый, тросточка.
