Следующей ночью, когда Ана уснула, я сбегала на улицу и опустила письмо в почтовый ящик в нескольких кварталах от ее дома. А через четыре дня почтальон принес Ане маленький коричневый конверт. Ана редко получала письма и, конечно, немного удивилась. Но когда она открыла и прочитала письмо, она удивилась еще больше.
Дорогая госпожа Ана Молина,
Меня зовут Коскела, и я сижу в тюрьме. Меня обвиняют в том, что я убил человека, но это неправда.
Я получил от Вас письмо. Хотя думаю, что написала его Салли Джонс, мой механик. Вы и представить себе не можете, как я обрадовался. Салли Джонс – замечательное и доброе существо, и случись с ней несчастье только из-за того, что я оказался за решеткой, это было бы величайшее горе в моей жизни.
Дорогая госпожа, прошу Вас, позаботьтесь о ней, если я не выйду на свободу. И найдите ей работу. Она очень способная.
Ради Господа Бога и Его ангелов на небесах – не дайте им засадить ее в клетку.
С величайшим почтением, Г. Коскела,
попавший в беду моряк
Ана прочла письмо вслух. Она дошла до конца, и внутри у меня разлился холод. Это было совсем не похоже на Старшого. В его словах не слышалось ни радости, ни надежды. Казалось, он не верит, что суд освободит его.
Я почти пожалела, что написала ему. Больше я не могла убеждать себя, что он не сдался, не унывает и ждет своего освобождения. Мной овладели дурные предчувствия.
~
Всего через девять дней, в четверг 3 февраля, Старшой предстал перед судом. В тот вечер Ана принесла домой газету. Она с беспокойством поглядела на меня.
– Плохие новости, – колеблясь, вымолвила она. – Вчера суд признал твоего друга Коскелу виновным в убийстве. Его приговорили к долгому тюремному заключению. Двадцать пять лет…
Я обхватила руками голову и заползла на диван.
Глава 14
Дни и ночи
Не знаю, сколько я так пролежала.
Дни и ночи сменяли друг друга.
Длинные, беспросветные.
Я не находила ни сил, ни желания встать. Все, чего я хотела, это чтобы Старшой вернулся. Только этому не бывать. Он просидит в тюрьме долгих двадцать пять лет.
А когда освободится, меня, возможно, уже не будет в живых.
~
Иногда к нам заглядывал синьор Фидардо. Он смотрел на меня, но ничего не говорил. Потом я слышала, как они с Аной шепчутся в прихожей.
– Она ничего не ест, – как-то вечером сказала Ана со слезами в голосе. – И почти не встает. Я боюсь, что она умрет. Думаю, мне придется позвать ветеринара.
– Позови, – сказал синьор Фидардо. – Тогда ее отвезут в зоосад и посадят в клетку. Или усыпят. Это давно уже надо было сделать.
Ана рассердилась. Она попросила синьора Фидардо уйти и захлопнула за ним дверь.
~
Ана все больше тревожилась за меня. Теперь она уже боялась оставлять меня одну и перестала ходить на работу.
Однажды вечером синьор Фидардо принес Ане конверт. Рассыльный оставил его внизу. Я слышала, как Ана вскрыла его.
– Ну что там? – спросил синьор Фидардо.
– Это от Сантуша. Если я на этой неделе не выйду на работу, меня уволят.
– Ну вот все и решилось само собой, – сказал синьор Фидардо, и в его голосе как будто послышалось облегчение. – Я прямо сейчас могу позвонить в зоосад. Возможно, тебе повезет и они сегодня же заберут твою обезьяну.
– Нет, Луиджи. Салли Джонс останется у меня. И я не выйду на работу, пока не буду уверена, что с ней все в порядке.
Синьор Фидардо нетерпеливо хмыкнул.
– Не говори глупостей, Ана. Что важнее – твоя работа или какая-то обезьяна? Позволь мне помочь! Обезьяну надо сдать в зоосад.
Какое-то время было тихо. Потом Ана спросила:
– Ты правда хочешь мне помочь?
– Дорогая Ана, конечно же хочу.
– Тогда можно Салли Джонс побудет у тебя в мастерской? Только днем, пока я на работе. Она очень непритязательна…
– В моей мастерской? – резко оборвал ее синьор Фидардо. – Это совершенно, абсолютно, полностью исключено! Я не могу позволить обезьяне шастать по моей мастерской! Как ты себе это представляешь?
– Я все понимаю. Можешь не объяснять, – сказала Ана.
Звук закрывшейся двери пробудил меня из забытья.
Я задумалась о том, что натворила. Синьор Фидардо прав. Ана не должна из-за меня лишиться работы.
Надо взять себя в руки.
~
Я собрала всю свою волю, чтобы подняться с дивана. Но на большее меня не хватило. Я так и осталась сидеть за столом. Сперва Ана обрадовалась. Она, конечно, решила, что я пошла на поправку. Но время шло, и она засомневалась. Я просто сидела, глядя перед собой таким же стеклянным взглядом, как и раньше. К фруктам и молоку, которые она поставила на стол, я так и не притронулась.
