Не знаю, сколько времени прошло. Нас заставил прерваться перезвон домофона и открывающаяся дверь. Сосед с верхнего этажа пробежал мимо, обернулся на нас.
Привет, бросил мне кратко, ухмыляясь.
Привет, прохрипела я, зарываясь лицом Мишино плечо.
И захихикала, как дурочка, находя ситуацию отчего-то забавной. Миша в этот раз не понял юмора. Он убрал руки, аккуратно стянул с меня джинсовку.
Тебе домой надо, проговорил тихо, обреченно даже.
Но.
Я хотела сказать, что меня отпустили надолго и спешки нет, но он не дал продолжить.
Иди домой, Маш, обрубил Симонов, Спокойно ночи.
Он почти выбежал из подъезда, на ходу натягивая куртку. Я осталась стоять, открывая и закрывая рот, недоумевая. Я мечтала о таком первом поцелуе. Но дальше все пошло не по сценарию из моих девичьих грез.
Глава 4
Врать плохо
Маша стояла посреди прихожей, всем своим видом изображая картину Репина «Не ждали». Она хлопала глазами так часто, что Мишка сам заморгал. Выглядела хозяйка дома очень миленько. Кроткие шорты и длинные, выше колена, гольфы. Или гетры. Мишка не очень разбирался во всем этом чулочно-носочном, девчачьем трикотаже. А вот в ногах девичьих разбирался очень даже неплохо. У Машки они были красивые. Может чуть тонковаты на его вкус, но это можно было легко поправить тренировками. И лукавила девчонка, когда говорила, что не приседает ни с чем тяжелее грифа. Квадрицепс у нее был. Хороший такой, рабочий квадрик. Даже на глаз Мишка прикинул, что она легко присядет с шестьюдесятью килограммами. Возможно, и фронтально.*
Пока он ее бессовестно разглядывал, Маша немного пришла в себя, обрела дар речи, чтобы задать сакраментальный вопрос.
Ты откуда тут взялся?
Приехал, просто ответил Миша, разуваясь.
Я тебя не звала.
Дождешься от тебя, заворчал он, снимая куртку, вешая на крючок возле Машиного пальто.
Как бы между прочим отметил, что вещи присутствуют только женские, а значит скорее всего живет одна. Бойфренд все бы еще больше запутал. Миша понадеялся, что такового нет не только в Машином жилище, но и в жизни.
Пресекая ее попытки устроить разнос, Миша заговорил сам. Спокойно, уверенно, убедительно.
Понимаю твое возмущение, Мария, но у нас сейчас нет времени на это. Давай постараемся унять твои гормоны и спокойно поговорить. Это ведь нас обоих касается.
Что касается? она словно не понимала, Зачем ты приехал?
Как зачем? Миша начал злиться, Хотел увидеться нормально. По телефону такие вещи не обсуждают.
Да какие вещи, Миш?
Ребенок, беременность, врачи, узи Что еще там? Анализы? И вообще, мы будем родителями. Разве это не повод мне тебя навестить?
Ответом ему был сначала смешок, а потом нервный, переходящий в истеричный смех.
Миш, я Я не захлебывалась Маша икотой и хохотом, не в силах прекратить, Не будет у нас никакого ребенка.
Аборт? Ты аборт сделала? тут же озвучил первую мысль Миша.
Неееееет, Маша продолжала всхлипывать, Не было никакой беременности. Я пошутила.
Что? теперь пришла очередь Симонова выкатывать глаза из орбит, Ты ЧТО?
Он повысил голос на последнем слове. Машу его крик словно отрезвил. Она последний раз шмыгнула, утерла слезы, вздернула нос.
А ты и примчался сразу, усмехнулась зло, Вот уж не думала, что поведешься так легко.
Миша сделал два шага вперед, схватил ее за плечи, хорошенько встряхнул.
Это неправда. Скажи, что врешь.
Наврала, что беременна. Сейчас не вру.
МАША! рявкнул Симонов, снова встряхнув ее сильнее прежнего, Разве так можно?
А почему нет? дерзко отвечала она, Тебе же можно подождать месяц после перепихона и только потом объявляться с тупыми вопросами.
Я начал Мишка, но не нашел слов, только повторил опять, Я.
Головка от патефона «Заря». Перетрухал, да? А вдруг залетела эта дуреха и не сделала аборт? Лучше ведь проконтролировать, да?
Нет, господи, нет, оправдывался он, продолжая трясти ее для убедительности, словно куклу, Все не так.
А выглядит именно так. Ты, Симонов, выглядишь последим слизняком. Впрочем ты всегда им и был.
Замолчи, процедил он сквозь зубы, сильнее сжимая девичьи плечи.
Правда глаза колет? Вон отсюда! Проваливай назад в свою Москву. Мудак!
Последнее слово Маша буквально выплюнула ему в лицо. С таким удовольствием и злостью, что Мишка вскипел. Он мог, наверно, сунуть ее головой под холодную воду, чтобы остыла, а потом популярно и спокойно объяснить, как Маша неправа. Ну или частично неправа. Но он не нашел сил. Хладнокровие в кои то веки отказало ему.
Миша просто поцеловал ее. Прижал к себе покрепче и впился в ядовитые губы поцелуем. Она, конечно, попыталась вырваться, врезала ему в грудь кулаком, но на этом и успокоилась. Маша перестала дергаться, раскрыла губы, встретила его язык своим, так яростно и неистово, словно ждала этого всю жизнь. Миша не сдержал гортанного стона. Он прижал Машу к стене, понимая, что одними поцелуями вряд ли ограничится. Кровь забурлила, будя животные рефлексы и первобытные потребности.
Что ж ты за ведьма, прорычал Симонов, целуя ее шею, расстегивая пуговки на вытянутой домашней кофточке.
Сам козел, не сталась в долгу Маша, но повернула голову, чтобы ему было удобнее водить языком от уха к ключице.
Хочу тебя, продолжал признания Мишка, с трудом отрываясь от горячей, уже чуть влажной кожи.
Избавившись от кофточки, он с удовольствием обнаружил отсутствие лифчика. В туалете «ДжедайКроссфит» не успел ее даже раздеть. А вот сейчас с удовольствием осматривал груди, плечи, плоский живот с еле заметными выпуклостями кубиков. Несколько раз провел ладонями от Машиной шеи до резинки шорт. Ему нравилось трогать ее, прикасаться. Даже голова немного закружилась. Лекарство от этого недуга он решил поискать у Маши в трусиках.
Она вскрикнула, когда он коснулся ее там, но опять была не против. Вцепившись в Симонова мертвой хваткой, Маша буквально повисла на нем. Для верности еще и ногу закинула ему на бедро и тихо поскуливала от невероятных ощущений, который дарили его пальцы. Но ее счастье не было долгим. Очень скоро Миша убрал руку, быстро расстегнул джинсы.
Не могу хочу тебя, заноза, снова признался он. Вроде как извиняясь.
Маша ухватилась покрепче, помня, как все было интенсивно в прошлый раз. Миша не разочаровал. Он снова торопился, был почти грубым. Но так сладко прижимал губы к ее щекам, векам, касался поцелуями виска, лба, что Маша принимала неистовство с радостью. Даже с какой-то гордостью. Второй раз ведь довела человека.
