— Я тебя никогда прежде не видел.
— Во дает!.. А поклянись.
— Проваливай.
— Поклянись — уйду.
— Клянусь. Убирайся.
— Это не клятва. Поклянись Девой Гвадалупе!
— Клянусь чем хочешь. Оставь меня в покое. Роза там, на ограде, задумалась.
— Слушай, парень, ты святым именем поклялся. Бог тебя накажет! Он тебя без глаз оставит, а не то ног лишит. Вот увидишь. За это… за клятвопреступление.
Рохелио внезапно приподнялся, опершись о землю.
— Ты что, глухая?! Вон отсюда! Или я слуг кликну. Вон! Девушка несколько мгновений молча смотрела на него сверху вниз. Затем исчезла.
Кандиде с трудом удалось добиться, чтобы голоса спорящих стали спокойнее и тише. Теперь они с Дульсиной сидели за столом. Рикардо так и не присел.
Дульсина отпила немного апельсинового сока.
— Я еще раз общаю тебе, что не буду настаивать на твоем сближении с Леонелой. Я не знала, что это настолько обижает тебя. Прости.
Намерения Рикардо уйти из родового дома, видимо, всерьез тревожило сестер.
Кандида опять сорвалась с места и подошла к брату.
— Ты ведь не уйдешь, правда? Ну хочешь… Хочешь, я встану перед тобой на колени?
— Этого только не хватало. Прошу тебя, сестра, сядь и заверши свой завтрак.
— Так ты остаешься? — Дульсина смотрела ему в глаза. Рикардо молчал несколько мгновений.
— Не знаю. Ничего тебе сейчас не отвечу. Сказав это, он повернулся и вышел из столовой.
— Вот уж не ожидала, — растерянно сказала Кандида.
— Да уж… — Дульсина подошла к окну и стояла, наблюдая, как Рикардо, сбежав по лестнице, садится в автомобиль и куда-то отъезжает.
— Я не думаю, что он уйдет.
— Если, конечно, он не идиот. Кто же уходит от денег?
— Но ты же знаешь, что эти деньги принадлежат ему. — Кандида нервно приложила ко лбу надушенный платок.
Дульсина сделала решительный жест.
— Он не должен знать об этом.
— Но когда-нибудь он взбунтуется;
— Пока между ним и нами существует лиценциат Роб-лес — проблем не будет. Он знает, что делать.
— А если мы позволим Рикардо уйти?
— Ты с ума сошла, Кандида! Тогда он потребует пересмотра завещания.
— Может, лучше отдать ему и Рохелио их доли? И никаких проблем.
— Пока можно этого не делать, я этого не сделаю. У нас больше прав, чем у близнецов. Мы дети от первого брака.
— Вообще-то брак отца с матерью близнецов тоже был законным. И она с нами была добра, грех жаловаться.
— Ей это было выгодно. Лицемерка и — хитрая! Я ее не выносила.
Дульсина улыбнулась.
— Ты знаешь, я всегда боялась, что папа умрет раньше ее и она завладеет всем. Слава Богу, обошлось: он ее пережил. И теперь хозяйки здесь мы.
— Послушай, ты и впрямь отказалась от мысли женить Рикардо на Леонеле?
— Во всяком случае, надо менять тактику.
Проходя мимо алтаря Девы Гвадалупе, Роза плаксиво шепнула Деве:
— Лучше я тебе потом все расскажу…
Первое, что услышала Роза, придя домой, истошный вопль попугая:
— Р-рикар-рдо! Р-рикар-рдо! Она резко обернулась к нему:
— Ты мне этого имени больше не произноси! Усек? Слышал бы ты, как он со мной разговаривал. Знать он меня, видите ли, не знает!..
— Р-рикар-рдо!
Роза продолжала совершенно несвойственным ей плаксивым тоном:
— Ты теперь больше не Рикардо, братец… Забудь это имя… Буду теперь тебя звать Панчо… Или, например, Креспин… Креспин даже лучше… Но только уж не Рикардо.
Попугай, склонив набок голову, смотрел на нее непреклонно.
— Р-рикар-рдо!
Томаса вошла, когда словесная баталия между Розой и попугаем была в разгаре. Попугай при этом вполне обходился одним словом:
— Р-рикар-р-до!
— Еще раз скажешь — я тебя… Я тебе есть не дам. Имени этого слышать не желаю.
Выслушав рассказ Розы о грубом и странном поведении Рикардо, Томаса вздохнула:
— Зря ты, доченька, туда ходишь. Станут говорить, что ты попрошайка.
— Он мне вроде этого и сказал, — совсем уж рыдая, сообщила Роза. — Убирайся, говорит, я тебя не знаю! И Девой Гвадалупе поклялся — это надо же! Убирайся, говорит, а сам смотрит, как чокнутый. Я его таким еще не видела: угрюмый, мрачный какой-то. Вроде стыдно ему, что добрый со мной был. Замолчи, попка проклятый, пока не пришибла!
— Уж как я рада, что ты с утра улыбаешься!.. Может, и на улицу выйдешь? — спрашивает Эдувигес.
— Да, кормилица, пойду взгляну, как идет дело.
— Хвала Господу, уж как мне приятно, что у тебя сегодня глаза не печальные. Сеньор Роке будет рад.
— Дело наше, похоже, идет как нельзя лучше, — сказала Паулетта.
— А все одно присмотреть не грех.
— Я полностью доверяю Лоренье. Она давно работает на нас и очень аккуратна. Просто хочется немного отвлечься.
— Это не помешает — что же взаперти-то жить?
Эдувигес, разговаривая, все время что-то поправляет в спальне Паулетты: то флакончик переставит на туалетном столике, то занавеску на окне чуть отодвинет, чтобы больше солнца было в комнате.
— Я сегодня хорошо спала. Это не часто со мной бывает, — говорит Паулетта.
— Тебя прошлое не отпускает. Ты ведь помнишь, что тебе врач сказал: покой, и только покой! А не то можешь серьезно заболеть.
— Я не боюсь умереть, кормилица.
— Ну вот, начали за здравие, а кончили за упокой. Никогда так не говори!
— Я правду говорю, кормилица. Я бы охотно умерла хоть сегодня. Но я должна отыскать дочь.
Эдувигес тяжело вздыхает. Паулетта надевает выходной жакет.
— Мне покоя не дает: что сделала Томаса с моей дочерью?
— Кто знает… Томаса ведь неграмотная и бедная.
— Но сердце у нее благородное, я это знаю.
— Это так. Не я ли сказала тогда, что единственная, кому можно доверить твою маленькую доченьку, это Томаса? Мы хорошо ее знали. И она любила тебя.
— Да. Сколько же лет она была у нас прачкой?
— Долго.
— Ту ужасную ночь я как сейчас помню. Я тогда сказала Томасе: «Скорее бери Розу и беги с ней куда-нибудь, где вас не настигнет злоба и гордыня моих родителей. Беги и никогда здесь больше не появляйся. Никогда. Иначе мой отец убьет ее». Она все сделала, как я велела.
