Мунемея даже отшатнулась от сына:
— Как ты мог истосковаться, если еще ни разу не был на войне?
— А это во мне папина кровь говорит. Громко так говорит.
Такангор развернул наугад газету и пробежал ее взглядом. Внезапно одна статья привлекла его внимание, и он принялся читать, старательно шевеля губами и ушами в такт словам.
— О! Слушайте, мама. В «Королевском паникере» пишут, что великий некромант Зелг да Кассар собирает в своем поместье армию, в которой преимущество отдается минотаврам и троглодитам, — при чем там слабосильные троглодиты, неясно. Наверное, он не читает специальной литературы. Так-так-так, вот…
«…армию с целью захвата власти в Тиронге и последующего завоевания всего известного мира. Минотавры и троглодиты образуют стальной ударный кулак его войск, а на помощь им он поднимет из праха скелеты и умертвил, именуемые зомби, и сие воинство будет непобедимо. Сможет ли правительство вовремя отреагировать на происходящее и принять превентивные меры…»
Про правительство это неинтересно, это политика. А вот армия минотавров — это именно то, что мне нужно. И не вздумайте меня отговаривать. Я твердо решил, что отправлюсь к этому самому Зелгу и стану его правой рукой. Интересно, он на самом деле такой могучий волшебник?
— Про Зелга не скажу, но все герцоги да Кассар до него были величайшими некромантами и опаснейшими противниками. Или самыми верными и могучими союзниками… — тихо сказала Мунемея.
— Откуда вы знаете? — встрепенулся Такангор.
— Я сто пятьдесят лет выписываю и читаю «Королевский паникер», — сердито ответила минотавриха. — Конечно, я кое-что знаю. Или ты думаешь, что у меня в одно ухо влетает, а в другое вылетает. Как ты можешь думать такое о родной матери?!
— Вы, мама, меня не поймете, — сказал Такангор, раздувая ноздри, — но попытайтесь вникнуть, встать на мое место. Я хочу прославиться в боях и битвах, я хочу оказаться в самой гуще сражения, хочу полководцем быть. Вы меня отпустите по-хорошему, потому что я все равно сбегу.
— С Прикопсами попрощайся и к мадам Горгароге зайди, прежде чем сбегать, — вздохнула Мунемея. — С братьями и сестрами поговори, наставления дай. А я пока соберу мешочек с продуктами на дорогу и заодно постараюсь тебя понять.
И она удалилась в глубь лабиринта — по-царски величественная и неприступная.
Из лабиринта не выйдешь, срезая углы.
Веслав Гермак-Новина
* * *
По странной случайности…
Хотя нет, не так. Не бывает странных случайностей, ибо в подлунном мире все взвешено, посчитано и потому закономерно. Судьба — это такое сложное рукоделие в руках рассеянных богов. Установив сию непреложную истину, попробуем начать заново.
По неизбежному совпадению ту же самую статью читал в эту минуту некто невероятно импозантный в черно-фиолетовом костюме. Как достижение журналистики статья оставила его абсолютно равнодушным, а вот как некое закодированное сообщение — заинтересовала.
Рекламные объявления содержат единственные правдивые сведения, которые можно найти в газетах.
Томас Джефферсон
— В газетах никогда не пишут ни правды, ни полправды, ни даже четверть. А поскольку это газета официальная, то сие вранье с умыслом, нет? — обратился он к себе с той интонацией, с какой беседует сам с собой человек, у которого это давно вошло в привычку. — Допустим, что Зелг действительно решил вернуться домой. Вполне вероятное предположение. Мальчику не чужд некий романтизм — болезнь всех интеллектуалов. Он всегда обзаводился привязанностями, хотя ему с детства твердили, что это не только бесполезно, но и опасно — я сам тому свидетель.
Второе допущение. В стране назревает смута, и этот человечек — удивительно удачный кандидат на роль пугала. Будь я королевским министром или королем, я бы не преминул воспользоваться его возвращением и стал уже сейчас подготавливать общественное мнение.
Третье. При чем тут минотавры и троглодиты? Вот этого я совершенно не понимаю, но что можно понять в судьбе человека, чей род давно и безнадежно проклят?
Вывод. А вывод может быть единственный: надо и мне поучаствовать в событиях, ибо я полагаю, что они будут очень и очень неоднозначными и уже потому интересными. Жалко пропустить такое действо. Вот быстренько приведу в порядок дела — и в путь.
И он отложил «Королевский паникер» в сторону.
На мраморную, покрытую затейливой резьбой крышку старинного саркофага.
* * *
Рассвет тихо подобрался к порогу харчевни «На посошок» и не без любопытства заглянул внутрь. Здесь, как и во всем поместье герцогов да Кассар, его часто встречали разные неожиданности, и поэтому тут он частенько наступал не вовремя. Когда раньше, когда позже — но только не по расписанию.
Сегодня все вокруг казалось спокойным, и на первый взгляд никакие обстоятельства не препятствовали восходу солнца.
Троглодит мирно посапывал под столом, подложив под голову ранец и зажав берет в маленьком кулачке.
Харчевня почти опустела, и служанка даже успела навести в ней порядок. В очаге тихо гудело пламя, и пыхтел над огнем крутобокий закопченный чайник, старательно заваривая утренний кофе для последних посетителей.
За столом, тем самым, под которым спал добрый Карлюза, тихо переговаривались трое: староста Иоффа, хозяин харчевни почтенный Гописса и кузнец Альгерс, здоровенный детина, больше похожий статью на циклопа или минотавра, но никак не на обычного человека. Они переговаривались вполголоса, то и дело оглядываясь по сторонам, словно их могли подслушать, и являли собой, таким образом, наглядную иллюстрацию к поговорке «И у стен есть уши».
Кстати, об ушах. Одно ухо, большое, похожее на пуховый блин, невнятного желтоватого цвета в коричневые разводы, высовывалось время от времени прямо над очагом, но сонная служанка смачно хлопала по нему мокрой тряпкой, и оно исчезало. А над каминной полкой раздавалось по сему поводу обиженное неразборчивое бормотание.
Перед трактирщиком и его гостями стояло плоское глиняное блюдо с еще теплыми золотистыми сухариками, тарелка с мочеными грушами, поднос с куриными крылышками в аппетитном соусе и еще кое-какая закуска, а также гордо высились три внушительных кувшина с чем-то явно хмельным и крепким. Диковинным образом кружек на столе было всего две, хотя пили все трое. Но кузнец делал это как-то странно, совершая хитрые манипуляции под столом и дико озираясь на двери.
— Да перестань ты себе голову морочить, друг Альгерс, — не выдержал наконец Гописса. — Чего ты боишься?
— Дык она ж у меня из Горгонид, — жалобно ответил кузнец. — Вся в матушку свою, чтоб той земля была тюфячком. Как не понравится что, как осерчает, так — зырк! И стоишь, руки-ноги немеют, тело тяжестью наливается, и пить не хочется после целую неделю. А как с таким мироощущением можно жить, спрашиваю я вас? Каково знать, что любишь хмельной сидр и ничего к нему приязненного не ощущать. Это же, почитай, неделя из жизни вычеркнута. Так что лучше я поберегусь.
