Кузьмич растерянно наморщился, припоминая:
– Нет. Не насобирал еще… – и автоматически распахнул перед Солнцем дверь.
– А ты говоришь… – назидательно бросил ему Солнце и исчез в темноте улицы.
К швейцару подбежал официант:
– Кузьмич, свисти!
Швейцар непонимающе застыл. Тогда официант сам выхватил у того из кармана милицейский свисток.
Выйдя из кафе, Солнце резко ускорил шаг. Из-за угла вынырнула Саша.
– Ты почему здесь? Я где сказал ждать? – рассердился Солнце.
– Но ты их оставил и не заплатил! – возмущенно воскликнула Саша.
– Каяться недосуг, бежим, – усмехнулся Солнце.
И они помчались по улице. За их спинами раздавалась заливистая трель.
Забежали в арку. Саша перевела дух, выглянула: не видно ли погони? Нет. Преследователи отстали. Обернулась – сообщить об этом Солнцу и увидела, что он, морщась, припал к стене, прижал руку к груди.
– Ты чего? – удивилась Саша, – Что случилось?!
Но Солнце уже улыбался. Он вытащил из нагрудного кармана граненый бокал.
– Это тебе. На память.
– Ты и стакан утащил?! – округлила глаза Саша
– Не утащил, а взял, чтобы подарить тебе.
– Краденый?!
– Это имеет значение?
– Но так нечестно! Это предательство! – негодование просто распирало Сашу. – Ты обманул людей!
Неожиданно с лица Солнца сбежала улыбка, он холодно приподнял бровь:
– А что такое предательство? Где грань допустимого? Я преподал им урок, дал пищу для размышлений, новый жизненный опыт. Неужели это не стоит паршивого ужина? – Солнце казался натянутым как струна и буравил Сашу твердым, холодным взглядом. Но, против ожидания, она не испугалась.
– Почему ты решил, что имеешь право учить?! – заорала Саша и стукнула Солнце кулачком.
Солнце расслабился, с интересом посмотрел на Сашу и невозмутимо улыбнулся:
– Ну, да, в общем можно и так.
Он швырнул бокал в кусты и пошел вперед.
Саша помедлила секунду, а потом снова поспешила догонять Солнце, приноравливаться к его шагу. Немного прошли молча, пока Саша, не выдержав напряженной тишины, примирительно не сказала:
– …вообще-то было интересно… Только страшно немного…
А Солнце шепотом ответил:
– Мне тоже.
Саша облегченно рассмеялась.
Мимо, искря проводами, медленно проехал ночной технический трамвай.
– А я послезавтра в Болгарию уезжаю… – буднично сообщила Саша.
– У-у, послезавтра! Это еще через целую жизнь! – заметил Солнце и вдруг запрыгнул на подножку трамвая:
– Ты заходи как-нибудь. Марксистская, пять.
Саша оторопело остановилась, глядя вслед Солнцу, уезжающему на платформе.
– Как-нибудь обязательно… – пробормотала Саша.
День оборвался, как перезрелый плод, и шмякнулся о землю. Обидно.
Саша вернулась домой. Вообще-то она любила бывать дома одна – можно валять дурака, танцевать перед зеркалом, есть лежа на диване, да мало ли что еще. Но сейчас было грустно. Новая жизнь, такая необычная и многообещающая, разогналась, как поезд под горку, и остановилась на полном ходу. Тряхнуло неприятно. Саша достала из кухонного «пенала» банку со сгущенкой, проковыряла в крышке ножом две дырочки. Сладкая струйка полилась на язык. Ну, вот вроде и полегче стало.
Не переодеваясь, Саша забралась с ногами в кресло, раскрыла свой дневник. На последней страничке красовалось зарисованное красным карандашом сердце и солнце. Саша нахмурилась и стала аккуратно выдирать страницу.
Вдруг раздался звонок.
Саша растерянно вскочила и тут же просияла. Она заметалась по комнате, запихивая сгущенку в ящик «стенки», а дневник – под кресло. Уже на пути к двери Саша притормозила у зеркала, пригладила волосы, послала сама себе воздушный поцелуй и, с выражением радостного ожидания, распахнула ее.
На пороге стоял усатый дяденька в брезентовом плаще, резиновых сапогах, с удочками. Саша сникла:
– А-а-а… Дядя Родион… А родители на дачу уехали. Будут поздно, сказали.
– А что ж рыбалка? – расстроился дядя Родион. – Владька ж сказал: с ночевкой ехать – на зорьке чтобы посидеть.
Саша не удержалась от ехидной гримаски и с притворным сочувствием сообщила:
– Мама сказала, что у папы печень.
Дядя Родион задумчиво потоптался на пороге, изрек глубокомысленно:
– …И все-таки Антонина Анатольевна очень привлекательная женщина, – и, по-военному развернувшись, пошел к лестнице.
Саша вздохнула, вернулась в комнату, достала сгущенку, дневник, задумчиво погрызла кончик ручки… картинки сегодняшнего дня вертелись в голове, как калейдоскоп. Вдруг Саша решительно встала. Нет, невозможно так! После всего, что было сегодня, – просто сидеть дома? Невыносимо!
Хлопнула дверь.
Саша вышла из троллейбуса, поглядела таблички с номерами домов. Но на Марксистской улице пятого дома не наблюдалось.
Спросить тоже было не у кого. Из прохожих – только молодой человек с жиденьким букетом гвоздик исступленно орал в телефонной будке:
– Катю! Катю позовите!
Саша покосилась на молодого человека, прошла дальше, но он выскочил из будки и окликнул Сашу:
– Девушка, простите, вы не Катя?
– Нет, я Саша, – улыбнулась Саша.
– А где же Катя? – сокрушенно посмотрел на часы молодой человек.
Саша пожала плечами. Молодой человек с букетом разочарованно отошел к фонарному столбу и замер там, как часовой.
– Извините, а вы не знаете, где здесь Марксистская, дом пять? – вслед ему крикнула Саша.
Молодой человек грустно покачал головой:
– Я вообще не местный. Командировочный я.
Но неожиданно за Сашиной спиной раздался голос, до боли знакомый всем гражданам Советского Союза:
– А вот это, девушка, Марксистская, пять, и есть.
Саша обернулась и оторопела: мимо нее шествовала пожилая пара – мужчина с очень густыми бровями и его спутница. На метр позади неслышно сопровождали генсека с супругой двое крепких молодцев в строгих костюмах и медленно катился правительственный «ЗИМ».
Брежнев ткнул пальцем в маленькую церковку без креста на куполе:
– Здесь библиотека атеизма, девушка.
Саша, заикаясь, поблагодарила, а процессия двинулась дальше.
– Табличку надо бы побольше сделать, – заметил жене Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза.
