— Но как мы проберемся к тебе в офис? — желчно спросил Сайрус. — Мы же здесь заперты.
Геката рассмеялась; звук ее смеха в темноте до удивления напоминал кошачье мурлыканье.
— Ты забыл, отец, что это место спроектировала я. Или ты думаешь, я бы оплошала настолько, чтобы дать запереть себя здесь, как в склепе?
— Тогда веди нас быстрее.
— Надо вначале найти водопад. Там сзади есть фальш-панель с дверцей, выводящей в служебный ход. А теперь тихо, мне нужно сориентироваться.
Конрад Ведер темноту воспринял философски. В отчаяние он не впал, поскольку не вкладывал в убийство эмоций. Надо было единственно в силу изменившихся обстоятельств наметить новый план.
Маршрут своего подъема он помнил, так что и спуск не составлял труда. Хотя двигаться сразу он не стал: физически здесь ему ничего не угрожало, к тому же свет с минуты на минуту мог зажечься снова.
Ум насекомого имеет прежде всего то преимущество, что лишен склонности к поспешным действиям.
Тонтону кромешная темнота была не по нраву. Это единственное, что заставляло его ощущать свою уязвимость. Запах той женщины он по-прежнему чуял и мог, если постараться, ее выследить. Но что, если у нее очки ночного видения? Как она была одета? Черная майка, защитные штаны и ботинки.
А пояс с экипировкой на ней, интересно, был?
Кажется, нет. Или да?
Прошло несколько секунд.
Нет, пояса с экипировкой на ней, похоже, не было. Хотя с другой стороны, при ней мог быть вещмешок, который она припрятала в кустах: он ведь ее не видел с той поры, как она исчезла. Прихватила, небось, манатки и затаилась.
Как же поступить?
Будь при нем сейчас кто-нибудь из новых рекрутов, он бы велел ему встать и посмотрел, влепит эта сучка ему пулю в башку или нет. А своей башкой рисковать как-то не хотелось.
Может, мисс Джекоби что-нибудь придумает? Тонтон полез в карман за сотовым, но тот почему-то был отключен. Вообще погас; какого черта?
Тонтон топтался в нерешительности.
Грейс Кортленд темноты не боялась. Лучше бы, конечно, иметь при себе ПНВ или какую-нибудь подсветку, но можно обойтись и без них. В Грейс было достаточно от хищницы, чтобы темень ее не тяготила. Если в темноте не видит она, значит, и для тех, кто на нее охотится, она тоже неразличима. К тому же Грейс понимала, отчего эта темнота наступила. Черч сбросил электронную бомбу, так что теперь появилось некое пространство для маневра. Хотя есть и один каверзный нюанс: а нет ли здесь, на объекте, какого-нибудь защищенного терминала или ноутбука? В любом из случаев дать Сайрусу Джекоби ускользнуть отсюда ей никак нельзя.
Стаж в специодразделениях был у Грейс очень достойный. Она была одной из первых женщин, принятых в британский воздушный десант, а в «Барьере» считалась первым полевым оперативником. В штаг ОВН Черч не зачислял ее специально, чтобы смотрелась эдаким украшением: дескать, завидуйте, у нас лучшие из лучших. Что ж, приходится теперь этот статус оправдывать. В непроницаемой темноте Грейс улыбнулась.
Видел бы кто сейчас ее улыбку — даже такая машина убийства, как Тонтон, остановилась бы и призадумалась.
Грейс выбралась из ниши, припоминая, каким маршрутом она сюда шла. Выучка вменяла ей запоминать направления хода и перебежек, правые-левые повороты, углы подъема. Для перестрелки сейчас не время: целей не видно, а мгновенная вспышка неудачного выстрела выдаст ее местонахождение. Так что пистолет она сунула за пояс и, примеряясь, несколько раз вынула из правого кармана нож, пока не убедилась, что при необходимости его можно будет выхватить и выпустить лезвие меньше чем за секунду.
Так что руки теперь были свободны, позволяя сосредоточиться на поиске пути. Она ненадолго остановилась и, нашарив на грунте несколько камешков, сунула в левый карман.
Примерно в том направлении от Грейс, где минутная стрелка указывает цифру «три», слышно было, как громко перешептываются меж собой Сайрус, Геката и Отто. Значит, они находятся примерно там, куда она направлялась.
Крайне важно сейчас было правильно ставить ступни — невесомо, как перышко, и лишь после этого перемещать вес с одной ноги на другую. Все равно что использовать для ночного выслеживания добычи у-шу — движения долгие, затяжные, взвешенные (со стороны смотреть — умора).
Тонтону показалось, что он заслышал шорох; повернув голову, берсерк принюхался в темноте. В воздухе стоял стойкий запах страха от нескольких трансгенных животных, запаниковавших во мраке. Это мешало принюхиваться, но свежий запах той женщины он тоже ощущал. Люди пахнут не так, как животные, и, хотя у Тонтона не было генов обработки тысяч отдельных запахов — свойство, каким наделены обезьяны в джунглях, — свои навыки обоняния он отточил за долгие часы спецтренировок.
Да, это определенно она. Вот, сейчас сдвинулась…
Внезапно откуда-то справа, со спины донесся звук; берсерк рывком повернулся, машинально вскинув пистолет и целясь в темноту. Что послужило источником шума? Женщина? Ведер? Какое-нибудь животное?
Опять звук — резкий и быстрый, все равно что камешек, нечаянно задетый ногой бегущего.
Третий звук; и все справа.
Это всяко она. Каким-то образом обхитрила, сука, и в темноте возвратилась не той тропой, а пробралась через открытый участок.
— Вот ты где, падла, — не без злорадства шепнул он, распрямляясь.
Он сделал в ее сторону осторожный шаг, за ним другой. И тут что-то легонько, казалось бы, чиркнуло по ноге, но в тот момент, когда Тонтон обернулся, бедро пронзила адская боль. Вот она, эта стерва, — рукой подать! И тут он ощутил резкий, с медным привкусом запах собственной крови.
Попытка сделать во мраке резкий удар удалась, да вот только пришелся он по воздуху.
Опять острая, жалом ожегшая боль прямо позади колена. Раненая нога бессильно подогнулась, Тонтон накренился и завопил от боли, нахлынувшей волной — от бедра к колену, от колена к бедру. Он схватился за влажное от крови бедро, в ладонь ударило что-то жаркое… Кровь фонтаном: ему пробило артерию. Эта сука его порезала! Нашла в темноте и вскрыла как жестянку!
— Ты!.. — крикнул было он, но закончить не удалось: что-то острое полоснуло по лицу.
Щеки ожгло несносной болью, а когда Тонтон инстинктивно схватился за лицо руками, то ощутил что-то плохое, что-то очень неправильное. Рот у него как будто стал намного, до нелепого шире, чем был. В углах рта теперь тянулись грубые борозды разорванной плоти. Он отчаянно лягнул темноту, а у самого в голове черными звездами полыхал страх. Чужие пальцы крепко схватили его за волосы и отдернули голову назад. К горлу притиснулось лезвие, но не порезало, а лишь вдавилось, перекрывая дыхание.
Что-то до странности мягкое — оказывается, губы — прижалось к самому уху.
— Это тебе за тех дурачин в «Глубоком железе», — проурчала женщина словно в порыве страсти.
