В январе 1854 года граф Орлов был послан в Вену для переговоров. Он должен был выяснить, что предпримут австрийцы, когда начнутся военные действия англичан и французов против России. Император австрийский, его министры и генералы уверяли Алексея Федоровича в преданности их к русскому государю, в чувствах искреннейшей благодарности своей за содействие подавлению венгерского мятежа. Но вмешалось правительство Франции. Оно известило австрийское правительство, если те станут помогать России, то французские войска займут австрийские провинции в северной Италии. Император австрийский оказался в затруднительном положении.
9 февраля 1854 года Россия объявила войну Англии и Франции.
Месяца через полтора после того, когда из действий венского кабинета можно было заключить, что австрияки примут сторону скорее врагов России, государь, разговаривая с генерал-адъютантом графом Ржевусским, польским уроженцем, спросил:
— Кто из польских королей, по твоему мнению, был самый глупый?
Граф Ржевусский, озадаченный вопросом не знал, что ответить.
— Я тебе скажу, — продолжал государь, — самый глупый польский король был Иоанн Собиеский, потому что он освободил Вену от турок. А самый глупый из русских государей, — прибавил Николай Павлович, — я, потому что помогал австрийцам подавить венгерский мятеж.
На исходе февраля 1854 года государь, взяв с собой адмирала Рикорда, ездил с ним в Кронштадт, для осмотра крепости и всех военных приготовлений. Проходила стрельба из крепостных орудий. Была поставлена мишень, построенная точно, как корабль. В мишень дали залп из 260 орудий и она вдребезги разлетелась. Государь обернулся к западу и, сделав полупоклон, сказал: «Теперь, господа, милости просим пожаловать!»
Месяц спустя, контр-адмирал Непир, перед отправлением с флотом в Балтийское море, был на министерском обеде в Лондоне. Опьянев к концу стола, среди общих самохвальств министров и лордов, он хвалился, что разгромит русский флот, возьмет Кронштадт, будет там завтракать, а к обеду поспеет в Петербург, чтобы покушать в Зимнем дворце. Когда сведения об этом дошли до Петербурга, государь сказал: «В Кронштадт милости прошу Непира, там уже приготовлена для него закуска; а насчет обеда сказать ему, что в тот день меня дома не будет».180
Прусский король Фридрих Вильгельм IV, брат императрицы Александры Федоровны, колебался. Но 20 апреля 1854 года Пруссия заключила в Вене договор с Австрией, и обе державы потребовали от России очищения Молдавии и Валахии. Княжества были очищены и заняты турецкими и австрийскими войсками. 2 декабря 1854 года Австрия заключила союз с Англией и Францией. Единственное негодование императора Николая I вызывало поведение Пруссии, своим существованием во время господства в Европе Наполеона I обязанной России и ею окончательно освобожденной от его гнета.
Все увеличивающееся враждебное поведение Австрии побудило императора Николая I двинуть в Гродно и к Белостоку гвардию. 28 августа он извещал князя Паскевича о начинающем ее выступлении. 1 сентября император писал князю, что когда сосредоточится гвардия, «тогда мы поговорим с Австрией серьезнее; пора ей отдать отчет в своих мерзостях. А ты приведи все в порядок, устройство и готовься к ноябрю, ежели Богу угодно будет, чтобы мы рассчитались с Австрией».181
В начале сентября 1854 года Николай Павлович в Гатчине прощался с преображенцами. Они отправлялись в Белосток. На его лице светлела улыбка, стесненная выражением превозмогавшейся грусти. В какое-то мгновение лицо императора изменилось.
Он подошел к строю, коснулся рукой плеча молодого прапорщика, встретил настороженный взгляд зеленых глаз и вздрогнул.
«Андрей…Сын..», — пронеслась радостная мысль. Он быстро перебрал в памяти даты: «Родился 12 ноября 1834 года. Образование получил в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в которую поступил в 1847 году. Андрей Мещеринов выпущен подпрапорщиком в лейб-гвардии Преображенский полк…».
Николай Павлович с трудом подавил в себе переполнявшее его чувство радости, хотя улыбка так и не сошла с его лица. Еще труднее было для него отказаться от первоначальной мысли подозвать к себе командира полка и распорядиться оставить в Петербурге прапорщика Андрея Мещеринова до особых распоряжений и вернувшись во дворец отдать приказ о переводе его в штат флигель-адъютантов.
«В первую очередь он гвардейский офицер», — подумал Николай Павлович, и, чтобы больше не испытывать себя, отступил назад.
Видно было, что избыток чувств пошатнул его богатырскую натуру. На какое-то мгновение он почувствовал головокружение и тошноту.
«Еще чего?» — сердито спросил он себя.
Прилива новых сил, как это бывало раньше в минуты усталости, не последовало, но головокружение прекратилось.
— Смотрите, молодцы, служите у меня по-преображенски, если дойдет до дела, — слышите ли вы, — то мне вам больше ничего не нужно говорить, как одни слова: помните, что вы преображенцы. Господь с вами! — заговорил он, устремив свой взгляд на Андрея, словно давая ему понять — он не может поступить иначе, не может выделить его из других, потому что все они преображенцы обязаны исполнить свой священный долг перед Родиной.
С последними словами голос прервался от слез. Государь перекрестил полк широким крестом, быстро повернул лошадь и отъехал… Он плакал. Полк единодушно грянул «ура». Солдаты крепились, и у многих руки, мимоходом, шмыгали по глазам обшлагом.182
Позднее императора видели в церкви. Вид у него был подавленный. Страдание избороздило морщинами лицо. Но, как никогда он был красив: надменное и жесткое выражение смягчилось, бледность, особенно выделяющаяся правильностью черт лица, придавала ему вид античной скульптуры. Прихожане видели его страдальческую, скорбную фигуру и истово молились вместе с ним.
Потом его замечали в санях. Всегда радостно приветствующий стоявших на улицах горожан, он проезжал мимо них, не замечая никого, устремляя чаще всего взгляд в небо, словно ища там спасения от бед. Он теперь редко бывал в Летнем саду. Если и приходил, то, потоптавшись возле входа, разворачивался и, закрывая лицо отворотом шинели, исчезал тотчас из виду.
Николай Павлович, получая донесения о победах, был в восторге и в эти дни жаловал из прапорщиков в штабс-капитаны, а подполковников в генерал-майоры. Но, когда получал вести о поражениях, особенно в Крыму, где сразу погибало по несколько сотен солдат, то падал духом. Он часто в такие дни уединялся у себя в кабинете и плакал, как ребенок.
Государь похудел, начал быстро стариться и сдал. Он уже чувствовал, что не переживет этого времени. Часто называя себя стариком, император говорил: «Жаль, что это случилось не тогда, когда я был моложе», или при представлении ему проектов: «Это сделает сын, я уже стар, чтобы вводить изменения».
