«9 декабря. Дорогой Феликс… получил ли ты мой бред?… Не думай, что я все это выдумала, такое было настроение последние дни… Сегодня утром температура нормальная, но я все-таки лежу. Почему-то ужасно похудела… Прости меня за мое последнее письмо, оно ужасно неприятное… Хотела приберечь все это для твоего приезда, но оказалось, что не могу, надо было вылить душу… С Бэби (маленькая дочь Ирины и Феликса. – Э. Р.) что-то невероятное. Недавно ночью она не очень хорошо спала и все время повторяла: „Война, няня, война!“ На другой день спрашивают: „Война или мир?“ И Бэби отвечает: „Война!“… Через день говорю: „Скажи – мир“. И она прямо на меня смотрит и отвечает: „Война!“ Это очень странно… Целую тебя и ужасно жду».
Война, кровь и гибель. «Устами младенца…»
«А ты, красавица, тяжкий крест примешь…»
Свое благостное состояние Распутин поддерживал вином. Он хотел забыть о смерти… Теперь он был постоянно пьян.
Из показаний Марии Головиной: «В последнее время он сильно пил, и это возбуждало во мне к нему жалость. Пьянство не отразилось на его умственных способностях. Он говорил еще более интересно…»
Теперь несчастному Протопопову приходилось приезжать к нему во время попоек. Так Распутин проверял покорность министра – и это было для Протопопова невыносимо.
Из показаний Головиной: «В разговоре со мной Протопопов жаловался, что он очень устал, что ему тяжело, что ему только Бог поможет… и он уйдет куда-нибудь в скит, и как ему это хотелось бы, но он не может этого сделать из любви к „ним“ – как я поняла, к Государю и Государыне… Если разобраться, то, конечно, было странно, что министр внутренних дел ведет такие разговоры со мною, но в то время было так много странностей!»
Но когда его звали в Царское, Распутин по-прежнему преображался. Комиссаров показывал в «Том Деле»: «В этот день не пил… шел в баню, ставил свечку… он всегда это делал, когда ездил лично к царю… Потом весь день готовился. Затем дорогой концентрировался и сосредотачивал волю».
Даже когда его привезли к «царям» после веселой закладки Аниной церкви, мужик, как отметит царица в письме, был трезв.
11 декабря царица была в Новгороде вместе с великими княжнами и конечно же с Подругой. В древнем Софийском соборе они отстояли литургию, а в Десятинном монастыре посетили пророчицу. «Она лежала в маленькой темной комнате в абсолютной темноте… и поэтому мы захватили свечку, чтобы можно было разглядеть друг друга… Ей 107 лет, она носит вериги», – писала Аликс мужу.
В колеблющемся свете свечи царица разглядела «молодые лучистые глаза». И старица, жившая еще при Николае I, заговорила из темноты. Она несколько раз повторила Государыне всея Руси: «А ты, красавица, тяжкий крест примешь… не страшись…»
Так закончилось последнее путешествие Государыни. В следующий раз Аликс уедет из Царского Села уже низложенной ссыльной.
Из Новгорода они с Подругой привезли маленькую иконку – подарок «Нашему Другу». Ту самую, которая окажется потом в его гробу.
Последние дни
13 декабря Юсупов позвонил Пуришкевичу и сказал: «Ваня приехал». Так он подтвердил: все готово к 16 декабря…
А Распутин продолжал пребывать в самом благостном настроении. Все складывалось как нельзя лучше – по приказу «мамы» было прекращено дело Манасевича-Мануйлова.
В 1917 году в Чрезвычайной комиссии Манасевич будет достаточно откровенен: «Распутин сказал мне: „Дело твое нельзя рассматривать, начнется страшный шум…“ И он сказал царице, чтобы она написала сама министру юстиции Макарову… Он боялся газетной кампании… боялся, что всплывет его имя… Распутин мне сразу позвонил: „Сейчас мне из дворца звонили… у мамы есть телеграмма от мужа о том, что делу не бывать…“».
Действительно, все так и было – с точностью до слова. 10 декабря Аликс написала Ники: «На деле Мануйлова прошу тебя написать „прекратить дело“ и переслать его министру юстиции… Иначе… могут снова подняться весьма неприятные разговоры… Пожалуйста, сейчас же, не откладывая, отошли дело Макарову, иначе будет поздно…»
И через несколько дней Манасевич был на свободе. Любимый «секретарь» Распутина вновь появился в квартире на Гороховой. Появился он и в клубе, играл по-крупному. Проехался по Петрограду, понюхал – все ли спокойно? И, видимо, был удовлетворен, ибо Распутин, опасавшийся дотоле ходить по улицам, решился даже прогуляться по городу.
