месте. Вместе с ним возвратились и другие: и Ингиза, и Сайна Юн, и ещё с полтора десятка мастеров, в разное время пропавших без вести.
– Сердишься на меня? – спросил Эрнан с похоронной серьёзностью, когда мы остались наедине… ну как наедине – Тейт отсыпался в соседней комнате, потому что новое тело после нагрузок требовало двойной дозы отдыха.
Я внимательно прислушалась к себе. Желание поделиться новообретённой мудростью было, а устроить безобразную истерику – отсутствовало, из чего напрашивался вывод, что нет, наверное, не сержусь.
– Знаешь… – начала я проникновенно, а потом представила, сколько всего надо будет высказать, если уж начну, и сама себя оборвала. – Ладно. Сойдёмся на том, что мы квиты. Ведь изначально ты вообще оказался здесь из-за меня.
– Ты же этого не планировала, – возразил он раздражающим спокойствием.
– А ты планировал, чтоб нас обоих едва не угрохали? Вопрос риторический, – вздохнула я. – Кстати, я тут собираюсь через некоторое время нанести тебе ещё один удар, а именно – оставить тебя здесь в качестве добровольного заложника и выпросить у мастера Лагона тур в родной мир на пару месяцев. Что-нибудь передать тёте Глэм?
Спросила-то я в шутку, но Эрнан с четверть часа подробно описывал, какое ему надгробие установить на семейном кладбище: простое, чёрное, без идиотских каменных детишек в венчиках и трагически-торжественных надписей.
– Ты что, не шутишь? Это не какой-то извращённый сарказм? – не выдержала я в конце концов.
У Эрнана вырвался вздох, исполненный самой искренней боли:
– Ты плохо знаешь Глэм. Это за тебя родители будут цепляться до последнего и ждать годы, а она похоронит меня при первом же удобном случае хотя бы для того, чтоб заказать шикарное траурное платье с вуалью и чёрным харрийским жемчугом. Ну, и памятник закажет такой, чтоб все её подружки, светские хищницы, удавились от зависти.
– Звучит так, будто ты вообще возвращаться не желаешь.
Эрнан очень выразительно раскашлялся, а затем ловко свернул на другую тему.
Собственно, этот разговор и стал последней соломинкой. Я остро осознала, что раз с внутренними шрахами Тейта мы разобрались, пора бы навестить и моих. Откладывать дальше было чревато сомнениями и колебаниями: скоро наши разгонят остатки свободных, хозяйничающих в окрестностях, в Лагоне окончательно наведут порядок, возобновятся занятия в мастерских – а там рукой подать до очередного приключения… Так и застряну.
Ну уж нет.
Я заглянула в комнату, полюбовалась на своё рыжее счастье. Хотела поцеловать, но не рискнула: разбужу ведь, потом не отвяжусь. Любопытно, конечно, было бы взглянуть на лица родни при виде новообретённого спутника жизни, дикаря-аборигена, разумеется, совершенно не подходящего для девушки из хорошей семьи, с прекрасным образованием и связями… Но шрах с ними, перебьются.
Мастер Лагона обнаружился на верхнем этаже своей террасы наблюдения. Забавно, что не так давно я тряслась, поднимаясь сюда, а теперь шла уверенно, как домой. Впрочем, почему «как»? Так оно и было – в некотором смысле.
Ещё издали мне почудился полузнакомый бодрящий аромат, сладкий, орехово-плотный и терпкий одновременно.
«Галлюцинации», – подумала я и решительно преодолела последний пролёт, выбираясь на террасу.
– Я ждал тебя, Трикси Бланш, – певуче поприветствовал меня Оро-Ич. И протянул синим щупальцем крошечную пиалу, до краёв наполненную чёрным напитком. – Здесь плоды твоих усилий. Вкусишь перед долгой разлукой?
– А она что, будет долгой? – осторожно спросила я, принимая пиалу. Пригубила – горько. И невероятно, невозможно, блаженно – наверное, такова на вкус сбывшаяся мечта. – Я думала, что исчезну на день или два… По меркам Лагона.
Мастер Лагона наблюдал за мной с непонятным удовольствием. Солнечный свет падал через узкие длинные окна наискосок; пиала в моих ладонях постепенно пустела, и по костям растекалось тепло. Невыносимо клонило в сон.
– День, два… Если не идти самому, а прибегать к ритуалам, то течение времени становится непредсказуемым, – наконец произнёс Оро-Ич. – Могу обещать лишь, что в твоём мире пройдёт не больше месяца. Не носи это время механизмов ни на себе, ни в себе, иначе обратный переход может причинить боль или смерть. Гарантией же твоего возвращения будет кровь родича, Эрнана Даймонда.
– Он не возражает, – усмехнулась я, отставляя пиалу. – В конце концов, дядя мне должен – за побережье. Когда начнём?
Мастер склонился ко мне – и вдруг щёлкнул ногтем по лбу.
– Уже, Трикси Бланш.
Это было странное ощущение.
Я словно размазалась по всему Лагону, находясь везде и нигде. Видела, как глубоко под землёй, в своей мастерской Ригуми Шаа что-то напряжённо объясняет женщине с голубыми волосами, а она смотрит на него сердито и с обожанием; как две девчонки пытаются завернуть в блестящую сеть дракона, дремлющего у озера, а Итасэ смеётся так, что разогнуться не может; как дремлет Лиора, склонив голову на плечо Игамины Маронга, впервые за долгие годы не ощущающего никакой вины за само своё существование; как прекрасное златовласое видение, Ингиза, растерянно оглядывает Лагон с самого высокого холма, точно пытаясь найти своё место в изменившемся доме; как бредёт Аринга по горам, не разбирая пути – на север, к преграде, что прежде считалась неодолимой…
Мир поплыл.
И в самый-самый последний момент перед тем, как он исчез, на террасу наблюдения метнулась вдруг огненная комета, оплела меня руками и ногами – и мы рухнули в пустоту вместе.
…Испортить свадьбу кузине – святое дело. Но испоганить собственные похороны – уже признак дурного вкуса.
Сияло солнце, веял освежающий ветерок, цвели каштаны. Кладбище было безмолвно. Я стояла на гробу – своём собственном, судя по надписям, выгравированным на памятнике по соседству, и, разумеется, пустом – в обнимку с Тейтом. Соседний монумент принадлежал дяде Эрнану – весь в каменных розочках, умилительных завитушках и с проникновенной надписью, что-то вроде: «Ушёл из жизни ты до срока, оставив боль в родных сердцах». Вокруг на приличном расстоянии полукругом выстроились родственники, начиная с отца, беспомощного и заплаканного, и заканчивая Лоран. Она единственная, кстати, пришла на траурную церемонию в возмутительном красном платье, словно так и не желала признавать мою смерть. Мальчик рядом, видимо, сын, белобрысой шевелюрой пошёл в Даймондов, а характером – определённо в семейство Бланш, так как сейчас он занимался ничем иным, как потрошением похоронного букета из элирий. Роскошного, кстати, никто из почивших родичей такого прежде не удостаивался…
Сомнительный повод для радости, но в текущей ситуации сойдёт и такой.
– Вот! – в полной тишине воздела палец Лоран и злодейски расхохоталась. – Я же говорила, что она не умерла! Я же предупреждала! Мы её оплакиваем тут, а она, а она… упражняется в разврате! Трикси-младший, а ну, заткни уши, я
