при соударении с землей. И посему он приберег свою последнюю бутылку виски Jameson’s для подобной оказии, и посвятил последние часы своего пребывания на «Бруно» духовному приготовлению к встрече со своим Господом и Спасителем, мысленно извиняясь перед Ним за душок виски, сопутствовавший его предсмертной молитве.
На первой стадии спуска к планете из космической пустоты доминировали невесомость и холод. Их сменило короткое и благословенное мгновение низкой гравитации и тепла, за которым последовало ощутимое ускорение. Когда они вошли в атмосферу, катер завибрировал, а затем начал брыкаться, как небольшая лодчонка в бурном море.
Алкоголь не помог. Чувствуя позывы к тошноте, с пересохшим ртом, Шон уравновешивал свои переживания в полете, попеременно обращаясь к заступничеству Девы и к простейшему «мать, мать, мать», словно к молитве, – зажмурив глаза, ощущая, как вспотели ладони. И как раз в тот момент, когда уже казалось, что хуже быть не может, они наткнулись на стену возмущенного воздуха, оставленную последней тропической грозой, пересекавшей регион. На кабину обрушилась новая свирепая волна жара, а тело его вступило в сумасшедшую схватку с собственной автономной нервной системой, похолодев от ужаса и взмокнув, чтобы еще более охладиться.
Вот почему первым из экипажа «Джордано Бруно» на поверхность планеты Ракхат ступил не Дэниэл Железный Конь, являвшийся главой миссии; не Жосеба Уризарбаррена, эколог, пламенно желавший узреть собственными глазами новый для него мир; не Эмилио Сандос, знавший место посадки и потому способный первым отреагировать на любую опасность; не Джон Кандотти, считавший своим долгом быть рядом с ним на случай, если тому вдруг станет дурно; не будущий конкистадор Карло Джулиани или его телохранитель Никколо д’Анжели. А патер Шон Фейн, член Общества Иисуса, проскочивший всю очередь на выход и пулей вылетевший из катера сразу, как только открылись двери, на нетвердых ногах сделавший несколько шагов, после чего он самым позорным образом пал на колени и блевал добрые две минуты.
Должно быть, все рассчитывали на менее многозначительное начало пребывания на планете. Шон, во всяком случае, постарался, чтобы первые слова, произнесенные членом их экспедиции, стали обращением к Богу.
– Боже мой, – выдохнул он, когда позывы ослабели, – какая позорная трата доброго напитка.
И только когда Шон сел на корточки, откашлялся, сплюнул и отдышался, все они, забыв про его несчастье, посмотрели вдаль, на высокое плато к югу от Инброкар-города, которое София Мендес рекомендовала им для посадки.
– Я забыл, – шептал Эмилио Сандос, выходя вместе со всеми из жаркого и душного посадочного аппарата, подальше от запаха топлива и блевотины, под дуновение благоуханного ветерка. – Я все забыл.
Они намеревались совершить посадку раньше, сразу после восхода первого из светил Ракхата, до начала парной полуденной жары, однако погода оказалась необычно нестабильной для этого времени года, и налетавшие грозы дважды задерживали посадку.
Наконец Франс усмотрел пробел между дождями, и Карло решил садиться, хотя оказаться на поверхности они должны были около второго заката.
Итак, по случаю они оказались на Ракхате в самое прекрасное время дня этой планеты, когда последние песни послеполуденного хорала дикой природы вещали о своем существовании безразличному миру, опьяненному собственным роскошным бытием. На востоке пейзаж занавешивали серые пелены дождя, однако снизу из-под них выглядывали два солнца, над известняковой стеной, сдерживавшей течение реки Пон, блистательно освещавшие ближние окрестности, заставляя этот расточительный мир сверкать, как полная сокровищ шкатулка пирата: дождевые капли и золотые облака, пышная листва… аметистовая, аквамариновая и изумрудная, испещренная цветками, словно цитринами, рубинами, сапфирами и топазами. Само небо играло оттенками опала: желтыми, розовыми, розовато-лиловыми и лазури облачений Девы Марии.
– Откуда такой запах? – спросил Джон у Эмилио, останавливаясь возле него.
– Который? – воскликнул Жосеба, забыв о негативном воздействии сельского хозяйства на природу перед лицом томной панорамы лавандовой саванны. Пожизненная работа начиналась в нескольких шагах от того места, на котором он стоял. По земле бегали мелкие позвоночные, воздух кишел летучими тварями, прозрачные крылышки вспыхивали под лучами солнц. Ошеломленный самим объемом информации, Жосеба едва удерживался от того, чтобы разметить вешками квадратный метр и немедленно приступить к исследованиям; ему приходилось сдерживать себя в стремлении – разделять, именовать, познавать.
– Как в парфюмерной лавке! – заявил Нико.
– Но доминирует один запах, – проговорил Джон, подыскивая слова. – Похоже на корицу, только с легким цветочным оттенком.
– Роскошный запах, – согласился Карло. – Я узнаю его – ленты с таким запахом находились среди грузов, полученных Консорциумом Контакт вместе с прочими товарами, погруженными на «Стеллу Марис», когда они посылали Сандоса назад.
Оглядевшись по сторонам, Эмилио подошел к купе невысоких кустов, росших в нескольких шагах от катера. Сорвав похожий на раструб цветок, лепестки которого светились немыслимо алым, сумасшедшим цветом, он протянул его Джону, нагнувшегося к цветку.
– Ага, это тот самый запах, который ощущаю. Как называется этот цветок? – спросил Джон и протянул цветок Шону, попятившемуся, так как еще не совсем пришел в себя.
– Йасапа, – ответил Эмилио. – A что значит слово «йасапа»?
Джон попытался разложить слово на составляющие.
– Йасапа… Из нее можно делать чай! – триумфально проговорил он.
Довольный своим учеником, лингвист кивнул Карло, потянувшемуся к цветку, взял его обеими руками, поднес к лицу и глубоко вздохнул.
– Руна наполняют стеклянный кувшин, заливают их водой, а потом выставляют на солнце – на мой взгляд, получается слишком сладко, – сказал Эмилио, – но они добавляют сладкий лист в любую заварку. Если оставить его надолго, жидкость бродит. Если перегнать, получится нечто вроде бренди.
– Как я и предсказывал! – триумфально воскликнул Карло. – Мы пробыли здесь менее получаса и уже окупили всю экспедицию, – сказал он Сандосу, разглядывая цветок. – Прекрасный цвет… – а потом вдруг чихнул.
– Crisce sant[66], – промолвил Нико.
Карло кивнул и попробовал снова:
– А это бренди…
Он умолк, открыв рот, зажмурившись, и на сей раз разразился уже целой автоматной очередью чиханий, причем Нико благословлял каждый миниатюрный взрыв.
– Спасибо тебе, Нико, кажется, уже я благословлен в достаточной мере, – проговорил Карло. – А бренди точно такого же цвета? – сумел он выдавить перед тем, как снова чихнул. – Боже, – воскликнул он наконец. – Неужели я свалюсь с простудой?!
– Это проклятый цветок виноват, – произнес Шон, кривя губу от крепкого аромата.
– Или выхлопные газы двигателя, – предположил Дэнни.
Удивленно покачав головой, Карло попытался продолжить мысль:
– А бренди будет такого же цвета? Спрос окажется колоссальным…
– Только не вовлекайте в это дело иезуитов, – предупредил его Дэнни, когда Карло разразился целой артиллерийской очередью чиханий. – Когда Общество единственный раз затеяло винодельню, оно разорилось. С другой стороны, было бы забавно вступить в нечестивое соревнование с бенедиктинцами…
Карло как будто сдувало ветром, он отступал назад,
