Мое знакомство со Штюрмером ограничивалось лишь рукопожатиями и несколькими ничего не выражавшими фразами, которыми мы обменялись при трех-четырех встречах в Ставке. Об его «ориентации» мне доподлинно было известно, что он знался с Гришкой и дружил с митрополитом Питиримом. В обществе рассказывали про него разные гадости. Между прочим, обвиняли его в нечистой любви к презренному металлу, которую он будто бы обнаруживал еще в бытность ярославским губернатором. Насколько справедливы были такие обвинения, раздававшиеся и в обществе, и даже с думской кафедры, судить не берусь, но для меня многозначительным показалось одно замечание могилевского губернатора Д.Г. Явленского, ставленника Штюрмера. Как-то, в ноябре 1916 г., когда мы с ним беседовали о Штюрмере, он обмолвился:
– Кажется, и получаю я, как губернатор, много, а еле-еле свожу концы с концами, хотя и живу очень скромно.
Не пойму: как мог жить Штюрмер так, как жил в Ярославле: беспрерывные парадные обеды, столовая посуда из серебра, лакеи без счету, великолепные выезды? А получал он меньше, чем я теперь…
Явленский же очень хорошо знал Штюрмера.
В 1916 г., в августе или сентябре, – точно не помню, мне совсем неожиданно и невольно пришлось оказаться помехой для широких планов Штюрмера.
Как человек неглупый, он вскоре после назначения его министром-председателем увидел, что недовольство правительством растет не только в Государственной Думе и в образованном обществе, но начинает развиваться и в народе. Бороться с этим «злом» он решил при помощи соответствующей литературы. Для вразумления «темного» народа Штюрмер не нашел другого средства, как еще более затемнить его. По ходатайству Штюрмера государь отпустил в его распоряжение 5 миллионов рублей. Получивши такую ассигновку, Штюрмер предложил известному московскому книгоиздателю Ив. Дм. Сытину стать во главе нового правительственного литературного предприятия. Только что отпраздновавший 50-летний юбилей своей удивительной деятельности (еще мальчиком, не получившим никакого образования, Сытин пришел в Москву и начал службу у одного торговца, платившего ему по 3 рубля в месяц за лакейские услуги. Ваня Сытин носил кипяток для чаю, чистил сапоги и вообще был на посылках. Дослужившись до должности приказчика в книжном магазине, он быстро пошел вперед и скоро завел свою торговлю, превратив ее затем в колоссальнейшее дело), Сытин в это время был в апогее своей силы и славы. Его книгоиздательство ежедневно выбрасывало на рынок пять тысяч пудов печатной бумаги; издававшаяся им газета «Русское слово» имела до миллиона подписчиков и была самой распространенной газетой в России. Приглашая Сытина, Штюрмер хотел «убить сразу двух зайцев: 1) вывести Сытина из ряда своих врагов и 2) поставить во главе нового дела популярного и испытанного дельца.
Как ни лестны были для Сытина дружеское внимание и доверие председателя Совета Министров, всё же расчетливый рассудок у него доминировал над чувством. Сытин понимал, что пойти ему заодно со Штюрмером – значило умереть для своего дела, – более того, отречься от того пути, по которому он шел всю свою жизнь. Ради Штюрмера, хотя он был и первым сановником империи, Сытин не мог принести такой жертвы. Не желая, однако, огорчать старика отказом, а тем более – рвать отношения с ним, Сытин медлил ответом, надеясь, что авось проволочка выручит его. Штюрмер понял уловку Сытина, как понял и то, что при всем своем либерализме Сытин всё же русский мужик, для которого достаточно одного царского слова, чтобы он исполнил любое веление. И вот Штюрмер однажды, совершенно неожиданно для Сытина, объявляет ему, что в субботу такого-то числа, в 10 ч. утра, ему назначена царская аудиенция в Ставке, что из Петрограда он должен выехать в среду, и что для такой поездки в штабном вагоне Ставки для него будет отведено особое купе 1-го класса, а в Могилеве – номер гостиницы.
Случилось так, что с тем же поездом, в том же вагоне, в соседнем с отведенным для Сытина купе я должен был возвращаться в Ставку. При входе в вагон меня встретил поверенный Сытина Н.П. Дучинский, сообщивший мне, что Иван Дмитриевич едет в Ставку и просит разрешения в пути побеседовать со мной. Лишь только тронулся поезд, у нас началась беседа. Сытин рассказал мне, что едет представиться государю, что аудиенция назначена ему в субботу, в 10 ч. утра, что, по распоряжению Штюрмера, ему и тут отведено особое купе, и в Ставке будет предоставлено особое помещение. Меня удивила беспримерная внимательность со стороны Штюрмера. Потом Сытин подробно рассказал мне всю историю затеваемого Штюрмером издательского дела, изложив все причины, по которым он не может принять штюрмеровского предложения.
– Значит, вы отказались от предложения? – спросил я.
– Нет, совсем еще не отказался, но я должен отказаться, ибо мое согласие было бы моральной смертью для меня и гибелью для моего дела, созданного ценою трудов всей моей жизни, – ответил Сытин.
– А по какому поводу вы будете представляться государю? – опять спросил я.
– Ни по какому, так просто, – ответил Сытин.
– Как так ни по какому? – удивился я. – Без поводов царю не представляются. Да вы-то просили о высочайшем приеме?
– Нет, не просил. Штюрмер вызвал меня и объявил, что я должен представиться его величеству, – сказал Сытин.
– А вы не думаете, что тут ловушка для вас? Что если государь при приеме попросит вас взять это дело в свои руки, или скажет, что ему доложено о вашем согласии и поблагодарит вас, – как тогда поступите вы? – спросил я.
– Вы точно обухом по голове ударили меня! Вот старый дурак попался, как воробей на мякине! – воскликнул, побледнев, Сытин. – Что же мне делать? Как помочь беде?
Заметив, что старик сильно заволновался, я начал успокаивать его, а потом перевел разговор на другую тему. Мы начали говорить о нашей низшей народной школе, совершенно сходясь во взглядах, что она кой чему учит, но совсем не воспитывает, талантов не продвигает и в общем трудно сказать, чего больше: вреда или пользы приносит. Потом заговорили об основах и принципах новой, нужной для народа, школы. Я рассказал ему о школе Рачинского (С.А. Рачинский оставил профессорскую кафедру в Петровско-Разумовской сел. – хоз. академии и до самой своей смерти учительствовал в основанной им начальной школе в с. Татево Бельского у. Смоленской губ. Прославившаяся на всю Россию школа С.А. Рачинского, при прекрасной постановке в ней учебного дела, в особенности отличалась двумя своими сторонами:
1) в ней обращалось огромное внимание на религиозно-патриотическое воспитание и
2) подмечались талантливые ученики, которых затем С.А. направлял дальше для получения среднего и высшего образования в школах, отвечавших их индивидуальным способностям и призванию. Из татевских мужичков, благодаря этой школе, вышли известный художник Богданов-Бельский, царский духовник прот. А.П. Васильев и много др. Всем вообще ученикам школа С.А. Рачинского старалась дать не одну голую грамотность, но и разные практические знания, полезные в сельском быту), с которою хорошо был знаком, развив свой взгляд на школу. Мои рассуждения понравились Сытину, и он обратился ко мне:
