Расплатившись за книги, я спустился на площадь Сергеля, зашел в магазин кино и аудио, купил три DVD и пять CD, оттуда в «Академкнигу», где я нашел монографию о Сведенборге, изданную «Атлантисом», купил ее и пару журналов в придачу. Мысль, что вряд ли все это будет мной прочитано, ничуть не портила мне настроение. Я вернулся домой, выгрузил покупки, стоя у рабочего стола, сжевал несколько бутербродов и снова отправился в город, в этот раз на Эстермальм, в магазин на Банергатан, к которому я подошел ровно в двенадцать часов.
Никого. Я закурил сигарету и стал ждать. Всматривался в прохожих, но никто не остановился и не подошел. Через пятнадцать минут я зашел в магазин и спросил продавщицу, не передавали ли им сегодня мобильный телефон. Да, он лежит у них. Не могу ли я его описать?
Я примерно рассказал, какой он, и она вытащила телефон из ящика под кассой и протянула мне.
— Спасибо, — сказал я. — А кто его передал, вы не знаете?
— Знаю. Только не по имени. Молодой человек, он работает неподалеку, в израильском посольстве.
— В израильском?
— Да.
— Вау. Большое спасибо. До свидания!
— До свидания.
Я шел по улице и посмеивался. Израильское посольство! Неудивительно, что он такой подозрительный.
Телефон просмотрели насквозь наверняка. Все эсэмэски, все номера… Ха-ха-ха!
Я включил телефон и позвонил Гейру.
— Ого, это ты? — сказал он.
— Вчера мне перезвонил один тип, держался крайне недоверчиво, но в конце концов согласился вернуть мне телефон. Я только что его забрал. На кассе в супермаркете. И я спросил кассиршу, знает ли она, кто его передал. И знаешь, что она сказала?
— Естественно, нет.
— Он работает в израильском посольстве.
— Шутишь?
— Нет. Когда я уронил телефон, он упал не на землю, а в чужую сумку. Но сумка, в которую попал телефон, была не какой-нибудь фру Свенссон, а невесты сотрудника израильского посольства. Скажи, странно?
— Про невесту не верь. Скорей всего, она сама работает в израильском посольстве и связалась с ними, обнаружив в сумке чужой мобильный. И они сидели гадали, кто его подбросил. И что это вообще такое. Бомба? Или микрофон?
— И что вообще может означать норвежский след. Связь с тяжелой водой? Месть за дело Лиллехаммера?
— Удивительно, как ты умеешь попадать в передряги. Русская проститутка и израильские агенты. Как звали ту писательницу, которая была у вас на обеде? Ту, что должна была взвешивать всю еду прежде, чем съесть?
— Мария. И у нее русские корни, кстати говоря.
— А после обеда она еще должна была позвонить кому-то и перечислить все, что съела. Ха-ха-ха!
— А она здесь при чем?
— Не понимаешь? Разные странные вещи, которые начинают происходить в твоем присутствии. А другая подруга Линды, влюбленная в наркомана? Сестра которого, кстати, живет в вашем доме. Квартира, которую тебе предлагали в доме Линды. Да один твой ноутбук чего стоит: с ним чего только не случается: то он остался на улице и промок, то ты забыл его в поезде, то он падал на рельсы, и хоть бы хны. То, что ты уронил телефон в сумку сотрудницы израильского посольства, органично вписывается в общую тенденцию.
— Звучит захватывающе и красиво, но, как ты знаешь, правдивая картина моей жизни выглядит иначе.
— Брось, неужели мы не можем разок притвориться?
— Нет. Ты сейчас что делаешь?
— А ты как думаешь?
— Ты там как будто пыхтишь над чем-то за сценой. Значит, работаешь.
— Есть такое дело. А ты?
— Я иду в Фильмхюсет. Договорились с Линдой пообедать вместе. Попозже поговорим.
— Хорошо.
Я разъединился, сунул телефон в карман и прибавил ходу. Прошел мимо выключенного фонтана на Карлаплан, сквозь торговый центр «Фельтэверстен», выскочил на улицу Вальхаллавеген, а оттуда прямиком к зданию Фильмхюсет, сиявшему на солнце на краю наполовину скрытого снегом Йердета.
После обеда я на метро доехал до площади Уденплан и пошел к себе в кабинет — в основном чтобы побыть в покое. У Ингрид был ключ от квартиры, и наверняка они с Ваньей там. На кафе, где обилие незнакомых людей, оглядывающих тебя, у меня сил тоже не было. Я сел за стол и некоторое время пытался писать доклад, но только испортил себе настроение. Тогда я лег на диван и заснул. Проснулся, когда за окном уже было темно, а часы показывали десять минут пятого. В шесть явится журналист из «Афтенпостен», так что времени оставалось только одеться и марш домой, если я вообще хотел сегодня увидеться с Линдой и Ваньей.
— Есть кто дома? — крикнул я, отперев дверь.
Ванья выползла в коридор и припустила ко мне на крейсерской скорости, она смеялась, и я подкинул ее несколько раз вверх, прежде чем отнести на кухню, где Линда мешала что-то в кастрюле на плите.
— Чечевица, — сказала она, — ничего лучше не нашла.
— И отлично, — сказал я. — Как Ванья сегодня?
— Хорошо вроде. Во всяком случае, все утро они были в Юнибаккене[72]. Мама только что ушла. Вы не встретились?
— Нет, — сказал я и ушел поваляться с Ваньей на кровати; я подкидывал ее, пока мне не надоело, а тогда пересадил ее, взмокшую от смеха и пота, в детский стул у кухонного стола и пошел в гостиную проверить почту. Покончив с чтением входящих писем, я выключил компьютер и стал смотреть в окна квартиры напротив и этажом ниже, где тоже светился экран компьютера. Однажды я видел, как мужик там онанировал перед экраном, он считал, что его никто не видит, и не подумал о нашей квартире. Он был один в комнате, но не в квартире, за стеной на кухне сидели мужчина и женщина. Странно было видеть, как близко могут соседствовать тайное и открытое. Сейчас комната была пуста. Только мерцание светящихся точек экрана, свет угловой лампы, падающий на стул, и маленький столик с открытой книгой.
— Еда готова! — крикнула Линда.
Я встал и пошел к ним. Времени уже было четверть шестого.
— Когда они должны прийти? — спросила Линда, заметив, видимо, что я поглядываю на часы.
— В шесть. Но мы сразу уйдем. Тебе не обязательно даже выходить к ним. Нет, ты можешь с ними поздороваться, если хочешь, но не обязательно.
— Лучше я тут побуду, здесь меня не видно. Волнуешься?
— Нет, но и хотеть тоже не хочу. Сама знаешь, как все это бывает.
— Не думай об этом. Просто побеседуй с ними, говори, что хочешь, и не требуй от себя ничего. Отнесись к интервью легко.
— Я разговаривал с Майгулль Аксельссон, помнишь, когда она участвовала в чтениях в Тведестранде и Гётеборге. За время турне она стала относиться ко мне чуть по-матерински. И она говорила мне, что взяла за правило никогда не читать ничего, что пишут о ней в газетах, и не слушать себя по телевизору и радио. Относиться ко всем этим мероприятиям как к разовым. То есть уделять им внимание только в момент, когда они происходят. Тогда получаются обычные встречи с людьми, просто и ясно, без наворотов. Подход показался мне весьма разумным. Но остается вопрос с тщеславием. Изобразят меня полным идиотом или просто идиотом? И это их подача или я такой?
