границы генерал-губернаторства и распространился по всей Европе, и никто не хочет пережить тот ад, который пережили поляки. Анна перестала удивляться, что не получает никаких известий из Бретани: тамошние жители, видимо, не могли даже представить себе того, что стало ее уделом. Варшава была далеко, и ее судьба не была их судьбой.
Как-то в конце января Адам спросил у Анны: почему не видно сестры Куки, не заболела ли она? Сначала Анна хотела уклониться от ответа, но потом, понизив голос, объяснила, почему раненые уже несколько дней не видят Куки.
— В таком случае, — сказал Адам, — предупреди Казика, чтобы он о ней не расспрашивал. Ведь в последнее время она за ним ухаживала.
Кука исчезла из госпиталя вовремя. Уже на следующий день Павел принес из ратуши недобрую весть: перед тем, как будет снят надзор вермахта над госпиталями, гестапо намеревается само провести проверку раненых, и в первую очередь — раненых офицеров.
— Вы с Казиком уже почти здоровы, — сказал он Адаму. — Дольше ждать нельзя. Вместе с вами исчезнут из списков все легкораненые. Ты будешь жить на Хожей. Здесь назовешь фиктивный адрес, лучше где-нибудь в глуши, подальше от Варшавы, — пусть ищут. Казика устроит Ванда, она же вас и перевезет.
— Мы прописаны у родителей, там нас всегда смогут найти, — возразила Анна. — Это не годится. Пока можно пожить под чужими фамилиями на Познаньской, где читальня, а весной, когда госпиталь будет передан в ведение городской управы, вернуться на Хожую как посторонние люди, снять там квартиру. Достанешь нам «левые» документы?
— Принеси завтра фотографии. Паспорта и справки с места работы получишь через несколько дней на улице Коперника, 18. Пароль скажу позже. И поторопитесь, немцы могут явиться сюда уже в этом месяце.
Но в январе немцы не пришли, и Анна успела забежать на Хожую. Застала она там не только пани Ренату, но и доктора, который, опасаясь очередного вторжения немцев, перенес свой кабинет наверх. Во всех комнатах, кроме гостиной, обломки и мусор были убраны, окна забиты фанерой или частично застеклены.
На улицу Коперника Анна отправилась не откладывая и впервые произнесла пароль, который сообщил ей Павел:
— Здесь принимают в починку постельное белье?
— Только крупные вещи.
Гладко причесанная женщина повела Анну на кухню и наклонилась над разделочной доской, на которой белела горка муки. Это напомнило Анне ферму в Вириаке и золотистые хрустящие блинчики Марии-Анны ле Бон. Но женщина выпрямилась, держа в руке не бретонское лакомство, а паспорта на имя Антона и Иоанны Мальвинских. Анна поблагодарила и взяла документы. Потом уже, встретив Павла, она спросила:
— Почему ты выбрал для меня именно такое имя и фамилию?
— Считал, так будет проще объяснять случайные оговорки. Анна может быть уменьшительным от Иоанны. А фамилия… Я подумал о «Мальве». По крайней мере не забудешь, как тебя зовут.
Он улыбался, но Анна вдруг заметила, что виски у него поседели, и невольно спросила.
— А Паула? Все еще не дает о себе знать?
— Нет, но мне недавно сказали, что ее видели в Люблине. Потом след исчез.
То был единственный раз, когда он признался, что далеко не все знает, что и его иногда охватывает страх.
Телега Ванды Корвин не промчалась в начале февраля по аллее Уяздовского госпиталя так же стремительно, как в сентябре. Она и вовсе там не появилась — остановилась во дворе одного из домов на Пенкной, откуда потом увезла двух прихрамывающих, еще очень слабых мужчин.
— Залезайте, — сказала Ванда. — Высоковато, но я захватила кухонную скамеечку. Возьмем ее с собой, чтоб легче было слезать.
Они выехали на Кручую, и Адам вздохнул:
— Не думал я, что улицы так изменились. Поверить трудно, что до войны это был оживленный, многоцветный город. Милая Варшава! Чуть легкомысленная, беззаботная… А теперь…
— Ледяные торосы и горы грязного снега. Женщины — в платках, мужчины — в беретах и кондукторских фуражках. Очереди за хлебом и мармеладом по карточкам. Облавы, стрельба. Движение оживленное, да не такое, как прежде. Цвета, скорее, защитные. Только кровь настоящая, не поддельная.
— Угу, — хмыкнул Казик в ответ на длинный монолог сестры.
Они как раз сворачивали на Хожую, и Анна с тревогой взглянула на их дом. Но там никаких флагов со свастикой не было. Дом стоял серый, с облупившейся штукатуркой, но крепкий — наверно, под его крышей можно чувствовать себя в безопасности?
Едва Анна подумала о том, что нужно будет поскорее туда перебраться, как телега повернула налево, на Познаньскую, и въехала в ворота ближайшего дома.
— До свидания, дорогой Адам! Поскорей выздоравливай. Иоанна! Почему не откликаешься? Я ведь к тебе обращаюсь. Вынеси книги и брошюры, подлежащие конфискации. Я их заберу, раз уж подвернулся случай. Библиотекарше оставлю подлинную квитанцию, за подписью самого доктора Абба, которого прислали из Берлина на пост директора Главного управления библиотек. Бедняга даже не предполагает, что лежит у меня в кармане. Да и дворник пускай знает, почему я влезла сюда с телегой и загораживаю проход.
Спустя минуту, просматривая подаваемые ей книги, Ванда приговаривала:
— «Враги птиц», «Вредители наших лесов», «Большой парад ископаемых чудовищ». Но это ведь не имеет ничего общего ни с политикой, ни с антиимперской деятельностью.
Анна забросила на телегу новую связку книг, на этот раз французских и английских.
— Ты разве не знаешь? Все, где в заглавии есть слова «враг», «вредитель», «борьба», идет на перемол. А «большим парадом» в Париже называли парад победы на Елисейских полях после окончания мировой войны. Этого достаточно, чтобы…
Ванда вдруг так громко расхохоталась, что старичок-дворник с подозрением уставился на нее и ее колымагу.
— Вы что здесь, барышня, делаете? — строго спросил он.
Ванда помахала перед его носом квитанцией с немецкой «вороной», как называли орла на штемпеле:
— Вывожу из читальни конфискованные книги. А эта молодая дама с мужем присланы из Библиотечного управления для проведения селекции каталогов.
— Селекции? Это еще что такое, черт побери… — проворчал старик и ретировался в свою сторожку.
Ванда опять рассмеялась.
— Ну вот, официальное знакомство состоялось. Смотри, чтобы вас не приняли за фольксдойчей. Счастливо оставаться!
Теперь Анна делила свое время между читальней на Познаньской, библиотекой на Кошиковой и госпиталем. Адам с Казиком исчезли оттуда вовремя: уже пятого февраля несколько рот жандармов оцепили всю территорию Уяздовского парка и заблокировали проходы между корпусами, установив у своих грузовиков и санитарных машин пулеметы. Специальная медицинская комиссия СС вначале просмотрела документы раненых офицеров, а затем, перейдя в палаты, начала производить отбор для отправки в лагеря. Послышались крики «Встать!», а потом «На выход!» или «Остаться!». Забирали всех, кто,
