Варшавская Сирена
Перо и меч Галины Аудерской
Как, однако же, странен и прихотлив читательский спрос! Казалось бы, критика давным-давно описала и предсказала, какой тип серьезного литературного произведения во всех отношениях отвечает духу, потребностям, наконец, вкусу сегодняшнего дня. Интеллектуальный роман, повесть-метафора, документ, стилизованный под беллетристику, или, напротив, беллетристика, стилизованная под документ, рассказ-эссе «с ключом» и еще что-нибудь все в том же роде. И главное — краткость, краткость, краткость, которая в наш торопливый век уже не только сестра таланта, но и наинадежнейшая проводница к той единственной правде, ради которой взялся за перо писатель.
Но вот поди ж ты: в руках ваших толстенный роман, напоминающий старомодную семейную хронику, который в Польше, во второй половине нелегкого для страны 1980 года едва появившись на книжных прилавках, тотчас же исчез с них. И ведь роман отнюдь не на злобу дня, а неторопливый, обстоятельный рассказ о событиях давно отшумевших, хорошо в принципе известных каждому поляку. Повествование в меру сентиментальное, в меру романтическое, в котором бытовые сценки чередуются с батальными зарисовками, лирические отступления — с публицистическими. Мы с интересом, а порой и с волнением следим за необыкновенной судьбой необыкновенной женщины по имени Анна-Мария ле Бон, которая родилась в начале века на севере Франции, в захолустной бретонской деревушке на берегу океана, затем волею случая оказалась в далекой и экзотической для нее Варшаве, влюбилась там с первого взгляда (в самом буквальном смысле этого слова) в красивого молодого поляка, вышла за него замуж и стала, таким образом, настоящей варшавянкой. А далее — и это ядро романа — история всего семейного клана Корвинов, в который входит в начале тридцатых годов Анна-Мария ле Бон, история, вплетенная в реальную историю Польши: гитлеровское нападение в сентябре 1939 года, оборона Варшавы, оккупация, сопротивление, восстание и зверское разрушение польской столицы.
О второй мировой войне в польской литературе за сорок лет написаны, без преувеличения можно сказать, горы романов, повестей, рассказов. Написаны с разных позиций, под разным углом зрения, в разных жанрах — трагическом, сатирическом, реалистическом. Одним словом, писателю сегодня необходимы немалое мужество, уверенность в собственных силах, убежденность в том, что он обладает какой-то своей, никем еще не высказанной правдой, чтобы рискнуть сесть за книгу о годах величайшей трагедии и высочайшего героизма в новейшей истории Польши. Так или иначе, но «Варшавская Сирена» Галины Аудерской читательские сердца захватила сразу — факт, отмеченный всей польской критикой, в том числе и теми, кто без особого энтузиазма отнесся к избранной писательницей форме «родовой саги». Трудно, разумеется, сказать наверное, но решающую роль тут сыграли, по-видимому, два обстоятельства, обычно сопутствующие в Польше успеху всякой новой книги.
Прежде всего роман этот о Варшаве и варшавянах. А так уж сложилась польская история, что Варшава для поляков, по крайней мере на протяжении двух последних столетий, была и остается чем-то неизмеримо большим, чем просто столицей, просто прекрасным городом, просто одним из главных очагов духовной культуры, просвещения, политической мысли. Варшава еще и символ мужества, стойкости, верности самой идее независимой, свободной, справедливой Польши; она — предмет какого-то особого национального, патриотического культа; она — своего рода эталон, никем специально не разрабатывавшийся, никем никогда официально не утверждавшийся, но никем никогда и не оспаривавшийся; эталон гражданского поведения, особенно в драматические, переломные моменты истории страны.
Варшава — город многоликий. Она вся словно сложена из лоскутков: есть в ней чарующие, радующие глаз и душу уголки, есть и самые заурядные, невыразительные улицы и дома, есть восстановленный с огромным трудом и безмерной любовью старинный, исторический центр ее, есть современнейшие мосты, здания, транспортные развязки. Но есть и какое-то единое настроение этого города, какой-то неуловимый, но незабываемый варшавский «шарм».
И есть отношение к Варшаве варшавян, поляков вообще удивительная смесь добродушной иронии, тихого восхищения и трогательной нежности.
Давно зажили, затянулись раны, нанесенные польской столице минувшей войной. Впрочем, фраза эта, пожалуй, бессмысленна: ведь Варшаву гитлеровцы уничтожали систематически, планомерно, квартал за кварталом. И тотчас же после войны вполне всерьез велись дискуссии о том, стоит ли вообще Варшаву восстанавливать (не дорого ли, по силам ли, разумно ли?), не лучше ли перенести столицу в иной город либо даже построить ее на новом месте, с чистого, так сказать, листа. Теперь и эти споры, и эти проекты, и героическое возрождение Варшавы стали историей, которую «учат в школе» и на которой истории учатся. Но, словно нашивки о ранениях, на многих улицах, на вновь оживших и уже вновь «постаревших» домах разных веков и архитектурных стилей, можно заметить небольшие мраморные таблички, к которым прикреплены бело-красные — цветов национального флага — ленты. Надписи на них скупы и однообразны: здесь во время казней было расстреляно столько-то и столько-то мирных жителей. Рассказывают, что табличек таких в городе более трехсот. И обычно скорбно добавляют: речь идет, понятно, лишь о местах массовых казней…
«Есть что-то удивительное в гербе нашей столицы, — говорила как-то в интервью Галина Аудерская, — сирена, водное существо, держит меч. Не знаю другого такого города или страны, где бы так изображали сирену. И только в Варшаве она держит в руках занесенный над головой меч, безмолвно свидетельствуя о тяжелой и прекрасной истории города». Сражающаяся, несдающаяся, непокорившаяся Варшава и стала главной героиней романа. О тяжелой и прекрасной ее истории в годы второй мировой войны, собственно, и повествует прежде всего эта семейная хроника.
И здесь-то именно следует искать вторую причину успеха романа Галины Аудерской у читателей. Обучение истории, ее осознание, как остроумно заметил некогда Ярослав Ивашкевич, традиционно облекается в Польше в литературные формы. И это вовсе не дело случая. В течение ста двадцати лет разделов литература выполняла миссию не только духовного вождя, но силы, цементирующей расколотую нацию. И потому столь большое значение придавала она обучению истории, извлечению из нее уроков. Вот почему не только все сколько-нибудь выдающиеся, но и просто крупные литературные произведения непременно обращались к прошлому, далекому или недавнему, страны: войнам, восстаниям, перипетиям борьбы за независимость, подготовке к этой борьбе или осмыслению бесконечных поражений, понесенных в ней. Литература становилась (и до известной степени остается в Польше сегодня) своеобразным учебником истории, гражданского и нравственного воспитания на примерах былого, сферой ожесточенной иногда полемики противоположных историко-политических концепций и почти всегда — попыткой подвести черту
