Книга Департамент нераскрытых дел - Рой Викерс

На следующий день после поездки в Уиддон Ледло встретился с дочерью. Они чувствовали себя неловко, как два незнакомца, но понравились друг другу. Прошел месяц, а полиция так и не вышла на след убийцы. Казалось, Гарольду удалось уйти от преследования, и миссис Ледло дала согласие на новую встречу.

Вторая кампания в прессе окончилась неудачей, и Ледло постепенно начал верить, что ему удалось замести следы. Рут придерживалась того же мнения. Гарольд рассудил, что, обнаружив коттедж, полиция неизбежно выйдет на него через миссис Ледло, а потому нет никакого риска в том, чтобы проводить дочь до дома, что он и сделал как-то вечером в июне. При виде уютной нарядной гостиной, где во всем чувствовалась заботливая рука хозяйки, в нем пробудилась старая тоска по семейной жизни.

– Я все думал, Рут, – сказал он в конце июня. – Если вдруг что-нибудь случится… не то чтобы нам стоило этого опасаться, но кто знает… ты окажешься в опасном положении, оттого что не выдала меня. Тебя непременно отправят в тюрьму. Но будь мы женаты, ты могла бы оправдаться тем, что действовала по принуждению. Понимаю, дорогая, это звучит нелепо, и все же…

Поставив условием, что брак станет лишь дружеским союзом, а Гарольд в скором будущем вернется к работе инженера, миссис Ледло дала согласие и 11 июля второй раз вышла замуж.

К тому времени Ледло окончательно утратил чувство опасности. Убийство стало казаться ему дурным сном, он все реже вспоминал о роковом дне, и подробности постепенно тускнели, стирались из его памяти.

В августе рабочие машиностроительного завода объявили забастовку, и инженеры оказались без работы. Ледло возился в саду, когда ближе к полудню к дому подъехала машина с полицейскими. Услышав шум приближающегося автомобиля, миссис Ледло вышла из коттеджа.

Рейсон выбрался из машины с большой сумкой в руках. Формально расследование вел он.

– Это не то место. Оно и выглядит совсем не так, если не считать самого коттеджа. У нас шестьдесят подобных домов, – раздраженно пробормотал Карслейк, выходя следом.

– Мистер Ледло? – осведомился Рейсон, который успел навести справки в местном полицейском участке. – Мы из Скотленд-Ярда. Насколько мне известно, вы были знакомы с Альбертом Хеншоком?

– С тем, которого убили? Возможно. Нам приходило это в голову. – Гарольд повернулся к жене. – Это миссис Ледло. Мы знали одного Альберта Хеншока без малого двадцать лет назад, но давно потеряли с ним связь. Вы хотите расспросить нас о нем?

– Я хочу знать, когда вы в последний раз видели Альберта Хеншока, мистер Ледло.

– Но вы не можете связать моего мужа с убийством лишь потому, что мы живем в коттедже семнадцатого века, – вмешалась миссис Ледло. – Сержант местной полиции сказал, что немедленно сообщил о доме, и его осмотрели представители Скотленд-Ярда.

– Он не слишком похож на дом, изображенный на фотографии, – примирительно добавил Ледло. – Разве что дубы такие же. Но остальное…

Карслейк угрюмо молчал, раздумывая, как бы выпутаться из неловкого положения, в которое завела их глупость взбалмошного инспектора. Рейсон открыл сумку, достал макет домика и, поставив на землю, признал:

– Согласен, дом нисколько не похож, но лишь потому, что чертова корова портит весь вид, мистер Ледло.

Ледло усмехнулся, но лицо его осталось бесстрастным, в то время как Карслейк еще больше нахмурился.

– Я вас не понимаю, – отозвалась миссис Ледло.

– Забавно. Вчера вечером я ходил в кино и видел рекламу, где огромная корова, а может, и бык, запрыгивает в чашку. Мастерски сделано – любопытная игра с масштабом и перспективой. Я невольно задумался об этой корове. И вот что мне пришло в голову. Смотрите!

Обернувшись к Карслейку, Рейсон оторвал от макета фигурку коровы.

– Боже праведный! – ахнул старший инспектор, переводя взгляд с модели на дом и обратно.

Без фигурки коровы лужайка превратилась в зеленый склон, сбегавший к реке, а ручей – в Темзу, что несла свои воды в полумиле внизу.

– Ловкость рук и никакого мошенничества, леди и джентльмены! – болтал Рейсон, прилаживая фигурку на место. Косогор тотчас превратился в лужок, а река в ручей, из которого пила корова. – Все дело в масштабе и перспективе! Я это понял, увидев, как бык запрыгивает в чашку! Вот что вы имели в виду, когда сказали Хеншоку, будто чертова корова портит весь вид, верно, мистер Ледло? Полагаю, вы расскажете нам, что делали вечером шестнадцатого февраля?

– Это вам скажу я, – решительно заявила миссис Ледло. – Мой муж был здесь, потому что именно в этот день сделал мне предложение.

– В прошлом феврале, мадам! – возразил Карслейк. – Нам известно, что у вас есть взрослая дочь, которая носит фамилию Ледло.

– Да, но этому есть простое объяснение: видите ли, много лет назад мы развелись, но потом передумали… Похоже, вы мне не верите.

– Сейчас это не важно, миссис Ледло…

– Но это очень важно для меня, – оборвала Карслейка Рут. – Я настаиваю, чтобы вы ознакомились с нашим брачным свидетельством. Это не займет у вас больше двух-трех минут.

Когда она скрылась в доме, Карслейк повернулся к Ледло:

– Если вы отрицаете, что встречались с Хеншоком в тот день, мистер Ледло, то не откажетесь отправиться с нами в Лондон? Посмотрим, опознают ли вас секретарша Хеншока и швейцар.

– Разумеется, нет. Вам нечего мне предъявить. Можете тащить ваших свидетелей сюда, если нет других дел.

Миссис Ледло вышла из дома с портфелем, который оставил ей муж, и Гарольд с ужасом вспомнил, что лежит в портфеле.

– Свидетельство не там, дорогая. Я убрал его на прошлой неделе. Разве ты не помнишь, Рут?

– Ах да, конечно. Как глупо с моей стороны!

В голосе Гарольда Ледло столь явственно звучала тревога, что Карслейк немедленно насторожился и шагнул вперед:

– Позвольте, я открою портфель, миссис Ледло.

– О, пожалуйста, как вам будет угодно!

Рут не поняла, почему муж произнес эту чепуху насчет свидетельства, которое он якобы вынул из портфеля. Едва ли было так уж важно, когда они поженились во второй раз.

В портфеле Карслейк обнаружил связку писем миссис Ледло, альбом с фотографиями, редкое издание «Кентерберийских рассказов», свидетельство о заключении брака, несколько мелочей и… рисунок Хеншока, небрежно обернутый в папиросную бумагу.