В это же время во Владимирском пединституте учился Игорь Авдиев, приятель Бориса Сорокина. Его биографию достаточно полно восстановил Евгений Шталь в своей книге «Венедикт Ерофеев: Писатель и его окружение». Игорь Авдиев был на девять лет моложе Ерофеева. Высокие и широкоплечие (широкоплечим Ерофеев не был), внешне они выделялись среди других. При их росте (Игорь метр девяносто семь, а Венедикт метр восемьдесят семь) это было сделать нетрудно. К тому же в биографиях того и другого обнаружилось много общего. Отца Игоря, Ярослава Юрьевича, арестовали и осудили в 1947 году, за несколько месяцев до рождения сына. Во время войны он воевал в танковых войсках, занимался разработкой оружия. После победы работал в конструкторском бюро. Мать Зинаиду Алексеевну из Москвы вскоре выслали. Так они очутились во Владимире. Как только Сталин умер, отец вернулся из заключения. Семья какое-то время жила в Москве. Три класса Игорь Авдиев проучился в московской школе. В 1958 году семья снова переехала во Владимир. Игорь был способный и разносторонне развитый мальчик. Соединял в себе любовь к чтению и спорту, что у юношей встречается не часто. У него был 1-й юношеский разряд по баскетболу и 3-й разряд по стрельбе. После смерти отца в середине 1960-х годов мать Игоря вышла замуж за генерала Колокольцева. Евгений Шталь сообщает удивительный факт из жизни Венедикта Ерофеева. Как он спас Игоря Авдиева от смерти, когда тот решил покончить жизнь самоубийством — броситься под колёса поезда. К сожалению, исследователь не сообщает, какие жизненные обстоятельства и причины сопутствовали этому безумному решению. Зато важен его вывод, что именно Венедикт Ерофеев обратил Игоря Авдиева к религии и приобщил к чтению Нового Завета.
Позднее черты внешности Игоря его друг использовал для своих искромётных каламбуров. Вроде следующих: «Игорь Авдиев, длинный, как жизнь акына Джамбаева[321], бородатый, как анекдот»7; «Мы с Авдиевым оба длинны.
Но он длинен, как декабрьская ночь, а я — как июньский день»8; «Он самый строгий и длинный из нас, как литургия Василия Великого — самая длинная и строгая из всех литургий»9.
Вадим Тихонов появился в окружении Венедикта Ерофеева в середине ноября 1961 года как человек, предоставивший ему «политическое убежище». Вот как вспоминал этот эпизод Венедикт Ерофеев в разговоре с журналистом Леонидом Прудовским: «Во Владимире, когда мне сказали: “Ерофеев, ты больше не жилец в общежитии”. И приходит абсолютно незнакомый человек и говорит: “Ерофейчик. Ты Ерофейчик?” Я говорю: “Как то есть Ерофейчик?” — “Нет, я спрашиваю: ты Ерофейчик?” Я говорю: “Ну, в конце концов, Ерофейчик”. — “Прошу покорно в мою квартиру. Она без вас пустует. Я представляю вам политическое убежище”»10.
Серьёзные для Венедикта Ерофеева проблемы начались с обнаружения Библии в его тумбочке в комнате общежития. О том, что за этим обыском последовало, он позднее рассказал Ирине Тосунян, журналистке «Литературной газеты»: «Учился и во Владимирском пединституте, на том же факультете, так же отлично и недолго. Тихонечко держал у себя в тумбочке Библию. Для меня эта книга есть то, без чего невозможно жить. Я из неё вытянул всё, что можно вытянуть человеческой душе, и не жалею об этом. А тех, кто с ней не знаком, считаю чрезвычайно несчастным и обделённым. Библию я знаю наизусть и могу этим похвалиться. Спустя какое-то время книгу в моей тумбочке обнаружили, и началось такое!.. Я помню громадное всеобщее собрание института»11.
Дальнейшие события развивались не быстро и не медленно. Со средней скоростью. Новый год Венедикт Ерофеев провёл в постели. У него обнаружилась ангина. Лежал на диване Вадима Тихонова, подперев голову рукой и окружённый галдящим народом. К нему пришла почти вся его женская гвардия.
От Юлии Руновой была получена поздравительная телеграмма по случаю Нового, 1962 года. Уже 4 января он успешно сдал первый зачёт зимней, сессии. 15 января сдал экзамен на «отлично» по «Введению в языкознание» Анатолию Михайловичу Иорданскому[322]. Это был настоящий триумф Венедикта Ерофеева. Полсотни ребят и сотня девушек встретили его овацией во дворе института. Как пишет Валерий Берлин, пятикурсники утверждали, что «за всю историю института не было ещё такого случая, чтобы такая масса людей ждала с экзамена одного человека»12. Получить у Иорданского «отлично» было делом нелёгким13.
Об экзаменаторе Анатолии Михайловиче Иорданском существует биографическая справка в книге Евгения Шталя «Венедикт Ерофеев: Писатель и его окружение». Это был преподаватель по своим знаниям и научным интересам не чета декану Ларисе Лазаревне Засьме, которая читала курсы «Введение в литературоведение», «Русская литература XIX века (вторая половина)», «Русская литература XX века», «Советская литература». Она вела спецсеминары по творчеству Максима Горького, Алексея Николаевича Толстого, Владимира Маяковского и Леонида Максимовича Леонова[323], истории советского романа14.
Назову темы лекций, которые читал студентам Анатолий Михайлович Иорданский: «История русского языка», «Диалектология», «Историческая грамматика русского языка», «Лексикология». Да и биография его была не совсем идеальной для отдела кадров. Сын сельского священника, исключённый в 1929 году из-за социального происхождения из Ярославского педагогического института, где учился на четвёртом курсе. Был направлен каменщиком на строительство железнодорожного моста через Волгу в Костроме (март 1930-го — апрель 1931 года). Затем работал учителем начальных классов, в текстильном техникуме, в средней школе. Заочно окончил в 1936 году Ярославский педагогический институт, из которого ранее был изгнан. Потом, в 1937 году, поступил в аспирантуру на кафедру славяно-русского языкознания Московского института философии, литературы и истории15. Там он учился у знаменитых лингвистов Дмитрия Николаевича Ушакова[324] и Афанасия Матвеевича Селищева[325].
С триумфом сданный экзамен не спас Венедикта Ерофеева от исключения. Как утверждал позже ректор института Борис Фёдорович Киктёв, он был вынужден его отчислить под давлением силовых органов. А каких именно, КГБ или МВД, он не уточнил.
Сваливать все собственные карательные действия на органы проще простого. Какие-либо документы о давлении с их стороны отсутствуют А вот в наличии имеются некоторые «бумаги» местного производства: докладная декана филфака Засьмы, справка Дудкина, приказ Киктёва, заявление Зимаковой, решение комсомольского собрания института. Все эти «бумаги», хранящиеся по сей день в архиве Владимирского педагогического института, были обнаружены Евгением Шталем.
