диктатурою большевиков. После отпадения Польши, Балтики и некоторых других окраин в Советской России осталось около двух с половиной миллионов евреев, которые были уравнены со всем населением в стране нового самодержавия, утвердившегося на штыках Красной Армии. Годами Гражданской войны и военного коммунизма Россия была доведена до полной нищеты и голода. Видя эти результаты своего «эксперимента», Ленин объявил перемирие в войне правительства против народа. В 1922 г. была введена новая экономическая политика (нэп), в силу которой часть торговой монополии государства была уступлена гражданам: крестьянству для продажи сельских продуктов и городскому населению для мелкого торгового посредничества под строжайшим государственным контролем. Совершенно разоренные еврейские торговцы получили возможность зарабатывать кусок хлеба, а потребители — есть хлеб не по голодным пайкам, выдаваемым советскими чиновниками. Но, ослабив на время экономическую войну против граждан, правительство не думало ослабить войну политическую. Инквизиционный аппарат страшной Чека, вскоре переименованной в ГПУ (Государственное политическое управление), терроризировал страну. Бесчисленные казни, заточения, ссылки всех политических противников, от прежних слуг царизма до опрокинувших царский режим социал-демократов и социал-революционеров, — таковы подвиги красного самодержавия. Бегство из зачумленной страны приняло чудовищные размеры. Все, что не хотело мириться с деспотизмом и рабством и могло бежать, уходило за границу, на бедственную жизнь политических эмигрантов. Евреев не было среди монархической эмиграции, но их было много среди демократических и социалистических эмигрантов, наполнивших Германию, Францию и другие страны Запада.
После смерти Ленина (1924) в России началась борьба «диадохов» за власть в империи большевизма. Особенно обострилась борьба вождя Красной Армии Троцкого и генерального секретаря партии большевиков Сталина. Борьба сводилась к тому, делать ли дальнейшие отступления от военного коммунизма или, наоборот, — распространить коллективизацию и на сельское хозяйство и усилить пропаганду мировой революции. Победило крайнее течение. Нэп был отменен, вольную торговлю снова начали преследовать, и десятки тысяч еврейских семейств лишились куска хлеба. Государство все забирало в свои руки, коммунизм выродился в государственный капитализм, а диктатура пролетариата в диктатуру над пролетариатом, над голодными, оборванными и порабощенными рабочими, среди которых была подавлена всякая оппозиция, всякий уклон от направления правящей группы, от официальной генеральной линии партии.
В этом царстве новых «тридцати тиранов» были обречены на медленную смерть многочисленные семейства еврейского среднего класса. По данным официальной статистики, в 1920-х годах в Советской России числилось около миллиона деклассированных евреев, которые не могли пристроиться в качестве служащих при государственной монополии торговли и индустрии. Эти люди были и политическими мертвецами, ибо как бывшие «буржуи» они были лишены избирательных и других политических прав (лишенцы) и до крайности были ограничены в личных правах: в хлебном пайке, в жилищной площади для семьи, в праве поступления в высшие учебные заведения. Ремесленники, или кустари, не работавшие в артелях, влачили жалкое существование. Только одна профессия, государственная служба, давала более или менее верный кусок хлеба, так как при режиме государственной монополии прежние служащие частных предприятий стали чиновниками, приказчиками «Госторга», сидельцами казенных лавок. Такие чиновники, от высших до низших, должны были прилаживаться к вкусам работодателей и симулировать большевистские симпатии, чтобы не подпасть под сокращение и не умереть с голоду. Московское правительство, видя медленное умирание сотен тысяч людей, им же экспроприированных, стало насаждать земледельческий труд среди евреев: оно отпускало всем колонистам земли в Крыму и других местах Южной России, где некогда колонизировало евреев царское правительство, и звало пионеров на Амур, к границам Китая (Биробиджан). Но все средства, затраченные на это дело правительством и американскими обществами помощи, привели к устройству на земле лишь очень малой части деклассированной массы, вытолкнутой из хозяйственной жизни.
Внутренняя жизнь евреев все более опустошалась. «Национально-культурная автономия» осуществлялась Еврейской секцией коммунистической партии (Евсекция), которая с рвением неофитов большевизма старалась превзойти даже своих русских товарищей в «отречений от старого мира», от всего исторического наследия еврейства. Делом рук Евсекции были гонения на еврейскую религию во имя общего принципа насаждения безбожия, закрытие многих синагог и превращение их в рабочие клубы, запрещение хедеров и иешив как публичных школ, запрещение печатать и распространять литературу на древнееврейском языке. Языковая автономия была ограничена обиходным идишем, для которого изобретена была новая орфография, где стерты все следы родства с древнееврейским языком. Все группы сионистов, даже социалистические, преследовались как «союзники английского империализма»; несчастных сионистов держали в тюрьмах и ссылали в Сибирь. Особая школа для евреев не имела в себе ничего еврейского, кроме языка преподавания; детям преподавали политграмоту, внушали им чувство классовой ненависти даже к отцам из «буржуазии», веру в единую догму марксизма по комментарию Ленина и отрицание всех национальных заветов еврейства. В общих учебных заведениях всех разрядов создавались боевые кадры комсомола (Коммунистический союз молодежи) и пионеров (малолетние кандидаты в такой союз) для борьбы за всемирную коммунистическую революцию. О свободной еврейской науке и литературе, конечно, не могло быть речи при слепом догматизме коммунистической церкви. При нескольких университетах (Москва, Киев, Минск) были основаны еврейские отделы и издавались на идише «академические» труды, пропитанные узкопартийными тенденциями. Литература совершенно завяла под игом инквизиторской цензуры. Еврейская пресса, как и общая, составляла монополию правительства. Три газеты на народном языке («Эмее» в Москве, «Штерн» в Харькове, «Октябрь» в Минске) издавались Евсекциями каждой области и предназначались для партийной пропаганды. Художественное творчество стало предметом «социального заказа»: власть заказывала автору написать рассказ или стихи на коммунистическую тему, и работа исполнялась, как шьется пара сапог по мерке. Преобладали невежество и бездарность, и, если показывалась искра таланта, она скоро гасла в атмосфере, лишенной кислорода свободы.
§ 7 Евреи в Германии и других демократиях Запада
Переход Германии от монархии к республике сопровождался лишь короткое время резкими качаниями политического маятника влево и вправо, пока он не установился на Веймарской конституции. После бескровной ноябрьской революции 1918 года президент республики социал-демократ Эберт употреблял героические усилия, чтобы спасти государство и от правой и от левой диктатуры. Германские полукоммунисты, или спартакисты, под предводительством Карла Либкнехта и Розы Люксембург (онемеченная польская еврейка), призывали к диктатуре пролетариата и провозглашению советской республики, но они были далеки от террористических методов русских большевиков. Оба вождя сами пали жертвами монархического террора: сопровождавшие их при аресте реакционные офицеры застрелили обоих под предлогом, что они пытались бежать (январь 1919 г.).
Несколько еврейских социалистов было замешано в баварской революции, кончившейся большой трагедией. Вождем революционеров в Мюнхене был известный социал-демократический публицист Курт Эйснер, который раньше за свою пропаганду прекращения войны долго томился в тюрьме и после освобождения сделался председателем Совета рабочих депутатов и
