В декабре мы вернулись на старое убежище и там узнали, что Хаим Пезах и его друзья были убиты местными антисемитами.
Один крестьянин, который жил недалеко от этого убежища, захотел нам помочь. Но те, которые убили Хаима Пезаха, узнали о нас и вывели нас из нашего укрытия. Они нас не убили сразу же, так как они боялись, что выстрелы привлекут внимание немецких солдат. Они вернулись ночью, чтобы убить нас в лесу, но нам удалось убежать от них и снова мы спрятались.
Мой сын в конце концов нашел партизанскую группу, в которой он боролся . Я, переодетый в польского крестьянина, продолжал бродить по лесам. После освобождения я нашел своего сына в Люблине, но мы не хотели больше возвращаться в Курув. После различных путешествий, мы приехали в США, где мой сын умер.
Пережить Собибор это еще не означает жить…
Собиборское восстание.
Свидетельство Иегуды Лернера
Я родился в Варшаве, в семье, состоявшей из шести человек. Мой отец был булочником. Наша жизнь в гетто с того момента, когда началась война, была такой же, как и большинства евреев, со свойственной ей безработицей, голодом и тревогой за завтрашний день.
22 июля 1942 года началась травля людей на улицах гетто. 23 июля, в день, когда президент Еврейского Совета покончил жизнь самоубийством, мой отец, моя мать, один из моих братьев и я сам были схвачены во время облавы и отправлены на погрузочный пункт, на вокзал гетто, а затем загнаны в какое-то здание. Оттуда все мои родные были сосланы, и я их больше не видел.
Я был отправлен в один из лагерей, недалеко от Смоленска, на оккупированной территории Советского Союза. Мое пребывание в Смоленске длилось 10 месяцев. Задача нашего лагеря заключалась в строительстве аэродрома. Единственное вознаграждение за наш труд, которые мы получали — это кусок хлеба и чашка супа. Вначале у нас были еще какие-то предметы, которые мы обменивали на хлеб у крестьян. Потом голод произвел такие опустошения, что ослабевших рабочих увезли в лес, где они были расстреляны. Хайм, мой друг по Варшавскому гетто, был вместе со мной. Кроме польских евреев — в трудовом лагере были также и немецкие евреи, которые были перевезены из Варшавского гетто. Я предложил моему другу: «Давай убежим, с нами ничего уже не может случиться худшего, чем быть здесь, где мы лишаемся своей шкуры».
Четыре месяца спустя, воспользовавшись темной ночью, мы миновали колючую проволоку. Но очень быстро, мы были задержаны и отправлены в другой лагерь, где мы снова работали, голодали и сносили побои. Спустя несколько месяцев, мы предприняли еще одну попытку к побегу. Там нам удалось остаться на свободе несколько дней, но потом эсэсовцы нас арестовали и отправили в гестапо в Минск. Спустя некоторое время минское гестапо, поместило нас в Минское гетто.
В лагере на Широкой
Большинство жителей минского гетто были уже уничтожены. «Нас здесь не ждет ничего хорошего». — говорили выжившие. И они нам помогли попасть в трудовой лагерь военнопленных, на улице Широкой.
Этот лагерь находился в ведомстве «СС». Пленные выходили оттуда маленькими группами работать на улицу. Мой друг и я, мы находили, что условия жизни там прекрасные. Пленные работая на улице, оставляли нам свой суп и иногда даже им удавалось принести нам подпольно продукты, которые они доставали у местного населения. Мой друг и я заболели тифом, но потом выздоровели. На Широкой находилось от 600 до 800 солдат и офицеров — евреев военнопленных; мы надеялись здесь остаться до освобождения. Но однажды нам объявили: «Вы поедете в Польшу», но не в город Лодзь, переименованный немцами в Litzmannstadt. Мы приехали в Собибор.
Собибор
По дороге в Собибор, поезд остановился в Хельме. Там, какой-то поляк проходил по вагонам и проверял номера. Мы спросили его, где мы находимся. «Вы едете в Собибор, там сжигают людей». «Сжигают людей!» Эти слова нас преследовали неотступно, но никто не прореагировал. Неправдоподобно. Я сам из Польши, из Варшавы, и я ничего не знал о лагерях смерти.
Поезд тронулся снова, остановился. Наступила ночь. Вагонная дверь открылась. Напротив нас, плакат с черными буквами: «СС Зондеркоманда Собибор». Затем все произошло очень быстро. Жители минского гетто были увезены эсэсовцами и потом: «Кто хочет на тяжелую работу?» — спросил один эсэсовец. Только несколько человек вышли из толпы. Тогда немцы выбрали 80 человек; остальные, среди которых был мой друг Хаим, были отправлены туда, куда уехали люди из гетто Минска. Я вскоре понял, что тот поляк был прав, в Собиборе сжигают людей.
Нас поместили в лагерь и заперли там. На следующий день началась работа. Надо было ровнять землю и делать подземные склады для оружия, захваченного у русских. Пленные, которые уже были там, рассказывали нам, что такое Собибор, и вскоре был подготовлен план восстания.
Тесные контакты наладились между вновь прибывшими и старыми заключенными, которые жили там раньше. Офицер Саша Печерский разработал детали восстания. В этом плане моя роль заключалась в том, чтобы убить эсэсовца Грейшута, который командовал гарнизоном. Незадолго до 14 октября, я был направлен в лагерь № 1 как плотник. Мне дали топорик, который Шмайзнер хорошо заострил и которым я поспешил воспользоваться.
14 октября был знаменательный день. Грейшут вошел в барак портных, чтобы примерить новую форму. Я ждал его за дверью. Я ударил один раз, второй. Он упал мертвый. Мы у него забрали оружие и принялись ждать сигнала всеобщего восстания и бегства. К несчастью, Френцель не пришел. Я так надеялся его убить тоже!
В 5 часов я услышал: «Ура, ура! Да здравствует свобода!» Тогда я побежал в том направлении, откуда раздавались крики, к выходу из лагеря. По дороге я встретил двух заключенных, бежавших в противоположную сторону. Мне удалось добыть винтовку, и я побежал за ними. Я не знаю, как я миновал колючую проволоку и мины. И вот я в лесу. Я побежал, упал, уснул, потом проснулся ночью. Инстинктивно, я снова побежал. Но я все еще находился недалеко от лагеря. Когда я бежал, я встретил трех других заключенных, один из которых, Борис, был из лагеря на Широкой. Мы все вместе оставались в лесу в течение 3–4 недель. Ночью мы подходили близко к деревням и просили хлеба. Иногда нам его давали охотно, но иногда нам приходилось угрожать.
мы встретили другую группу беглецов, в которой находились Гольдфарб, два кавказца и двое сбежавших советских военнопленных. Все вместе мы примкнули к одной группе украинских партизан, в которой было несколько евреев. Однажды я отправился с Гольдфарбом за продуктами. Когда мы вернулись, два кавказца и евреи были убиты. Мы убежали, понимая, что та же участь ждет и нас. Мы долго скитались, потом встретили группу партизан евреев Вместе мы сражались и вместе мы примкнули к польской армии. В конце войны, наша группа насчитывала примерно сто бойцов. После войны я уехал в Израиль, где я женился. Сейчас я офицер в израильской полиции.
Из Хелма в Собибор.
Свидетельства Хаима Тренгера
Я родился в Хелме. У меня была жена и двое детей. Они были убиты, а я отправлен в лагерь Собибор.
