в воду, которая стремительно обращалась в пар. Бросив на дочь прощальный взгляд, Вериатель продолжала сжимать конструкт своими белыми руками, пока он не рассыпался в мелкую крошку. Облако света окутало пущу Праотцов и всех присутствующих. В этом нестерпимом сиянии, давящем на глаза и тело, все и закончилось… Ощутив острую боль, которая разлилась будто по всему телу и нигде одновременно, Юлиан истошно завопил и бросился к Вериатели, чтобы найти ее, – но не нашел. От нее ни осталось ничего, ничего, напоминающего о том, что она когда-то жила. Рыдая на сто голосов, он ползал безумным зверем по земле, будучи слепым, и загребал землю… но тщетно. Рядом с ним яростно кричал и джинн, когда из ниоткуда вдруг стали появляться полчища гримов, которые летели, бежали и ползли со всех сторон. «Это моя Мать! Моя! Мой Свет Матери… Прочь, пропащие души! Прочь… – голос его то отдалялся, то приближался. – Вы упустили свой шанс! Прочь! Не разевайте рты, не касайтесь ее Святой души! Это мое!»
Но и его голос вдруг поблек, истончился. И вот посреди спешащих к магическому источнику гримов встала еще одна тень: высокая, страшная, подпирающая собой небо. Ее тысячи злых глаз напоминали рой звезд, а сама она казалась густой непроглядной ночью. Затем тень скрючилась, поглядела вокруг себя своими тысячами глаз, которые стали пропадать, и, сродни другим гримам, начала пожирать то, что потеряла, будто и не узнавая ничего вокруг. Так ей и суждено будет бродить до скончания веков вместе с другими своими братьями, утратившими искру сознания много раньше, чем она.
Когда свет сделался слабее, в удивительно тихой пуще послышалось звонкое осыпание порталов. Несколько человек прошли по сухой листве между платанами, переступая через вспученные корни, пока не вышли на полянку, где все произошло. Посреди поляны они обнаружили двоих: обгоревшего мертвого короля и лежащего поодаль в изогнутой позе вампира, на лице которого отражалось бессильное безумие. Один из незнакомцев покачал головой, огляделся в рассеивающейся белизне, которая вскоре станет новым магическим источником, и наконец заметил высокого грима. Он обошел качающегося грима, который не признавал никого и не успел принять запоминающейся формы, и снова скорбно качнул головой.
– Ты хотел забвения, брат мой… Ты так отчаянно просил его… Так не исполнилось ли твое желание? – только и сказал он горестным голосом.
Затем он с интересом принялся наблюдать, как безучастного ко всему вампира, который будто тоже не понимал, где он, подняли и унесли через портал, откуда дыхнула тьма. Будь вампир в сознании, он бы признал в незнакомце того самого паломника из Нор’Мастри, который вел с ним беседу у ног статуи Фойреса… Но сейчас он не признавал никого…
Затем незнакомец подошел уже к юному Элгориану. Он склонился над ним и пригладил прядь каштановых волос, опускающуюся на обожженный лоб. Шепнув какие-то протяжные, но отдающие мягкостью слова, он исцелил тело от ран, а затем достал из сумы нож и вспорол себе горло. Из тела незнакомца поднялась тень, раскинула свои огненно-черные крылья и скользнула птицей в погибшего короля. Чуть позже король поднялся, отряхнулся… И, создав еще один портал, ведущий уже во дворец, Фойрес шагнул в него, чтобы сделать Юг великим!
Глава 18. Старые клятвы
Неизвестные годы
Горы давили ей на грудь, сжимали со всех сторон, не позволяя сделать и вдоха. Она не чувствовала ни рук, ни ног, будучи четвертованной, лишенной даже малейшей подвижности. Ее бессмертие скользило кровавой змеей, обтекало обросшие снегом камни, силясь спасти и ее, и себя. Мариэльд ощущала это теплое движение, это касание реликта, что выбрал своим носителем, как некогда и они сами, человека. Но все сильнее дышала на нее мерзлота, а для восстановления не было никаких условий… Ее мучители позаботились о том, чтобы ее тюрьма стала вечной, чтобы льды служили тюрьме стенами, глыба – потолком, а дно расщелины, укрытое, как кинжалами, острыми обломками, – полом. Глазницы женщины набили мелкими камнями, рот – камнями побольше, после чего зашили. Ее тело угасало, поддаваясь тесноте, страданиям и боли, а кровавая змея ползла все медленнее и неспешнее. Теперь эта змея напоминала скорее закоченевшую ящерицу, которая свернулась головой к своему хвосту, чтобы издохнуть. Мариэльд понимала, что ее земной путь закончится именно здесь, в горах, как и было предсказано, поэтому она предавалась воспоминаниям, которые веками дают приют для столь же несчастных душ, как она.
А ведь некогда она не была одинока.
Даже с рождения она не была одинока, как все прочие. Ей довелось появиться от искры, из которой родилось еще одно похожее на нее существо. Схватившись друг за друга, они летели сквозь время, не понимая, что такое время. Их обиталище пребывало вне сущего, вне несущего, вне жизни и смерти. Они пребывали в вечных объятьях Матери, не зная об этом, не до конца осознавая даже самих себя. Будучи порождениями одной искры, они оба казались неполноценными – половинки одного целого. Нельзя сказать, что от этой неполноценности они стали менее прекрасными. Нет, в их мире напрочь отсутствовали зависть или злоба, поэтому и этих двоих приняли и полюбили другие детища, появившиеся таким же образом – по воле и желанию Матери. Что же произошло, отчего эта умиротворенная безмятежность вдруг закончилась? Чрево Матери тогда сгустилось, всколыхнулось, а ее дети заволновались. Они сами не понимали, что волновались, просто необычными были их ощущения, будто их куда-то тянет, а они хотят остаться там, где были ранее. Но все они беспрекословно последовали прародительской воле, которая вела их все дальше.
А потом Мать разорвала объятия.
Почему? Они не понимали.
Их встретил неизвестный мир, в котором свет сменялся тьмой. Луна и солнце им напоминали о былой беззаботности, а в небе они замечали подобные им звезды. Но в остальном это оказалось иное, материальное обиталище. Здесь проливалась кровь, а странные существа, имеющие плотные оболочки, безжалостно убивали других существ и друг друга. Когда они явились, белоголовые шиверу прозвали их demone – «души предков», после чего это имя закрепилось за ними и их потомками в тысячелетиях. Им что-то говорили, падали перед ними на колени, а они лишь чувствовали смутное беспокойство, что вернуться им уже не по силам. А позже выяснилось, что плотные оболочки также имеют души и, в общем-то, чем-то похожи изнутри, разве что в тысячи раз мельче, да и свет у них тусклый, похожий на гаснущего светлячка, в то время как сами демоны пылали солнцем.
Демоны познавали все вокруг себя, напоминая этим детей. Поэтому они бездумно занимали эти оболочки, изгоняя
