Книга Кого не взяли на небо - Клим Мглин

Бездна, что покусывала свои пухлые губки, нервно теребя приклад Диемако, согласно кивнула и положила винтовку на пол.

— Ты, вояка, — означенный палец вперился в Монакуру Пуу, всё ещё державшего под прицелом входную дверь, — Садись сюда.

Соткен указала на громоздкое кресло, стоящее возле операционного стола, и смутно навевающее образ старого, доброго электрического стула. Весьма удобного электрического стула — с подлокотниками, изголовьем и мягким, протёртым множеством задниц, седалищем.

— Садись и поработай кулачком.

Монакура Пуу осторожно сел и с сомнением оглядел толстые ремни, коими было оснащено кресло.

— Можешь не пристёгиваться, малыш, полёт будет мягкий.

Из пакета появилась целая куча пластиковых трубочек, свёрнутых спиралью.

— Однако же, — продолжила Соткен, любовно втыкая иглу в толстую, как канат, вену сержанта, — Ты, кровяной мешок, особо не расслабляйся и держи дверь под прицелом.

Монакура криво хмыкнул и, перехватив поудобнее штурмовую винтовку, навёл её ствол на плотно запертую дверь.

— Теперь насчёт тебя, дурило упоротое.

Пальчик указал на Хельги. Из пакета появилась баночка и полетела в викинга. Тот ловко поймал.

— Тебя резать не придётся, пуля прошла навылет и не задела кость. Съешь три таблетки.

Соткен показала скальду три пальца.

— Не всю банку, иначе у тебя отвалится нос, а потом и член.

Хельги криво улыбнулся и, отсчитав положенное количество, проглотил кругляшки.

— Молодец. Теперь лезь в эту лохань, — пальчик указал на пузатую ванную, — Высуни оттуда свою лохматую башку, ствол своего автомата, и прикрывай нас всех. Ванная крепка, как шкура броненосца, поэтому, если к нам пожалуют гости и начнётся заварушка, у тебя есть все шансы выжить, даже если нас всех здесь положат. Если выживешь, расскажешь остальным. Сложишь вису. Потомки будут помнить, как мы победили.

Хельги вновь оскалился и залез в лохань.

Соткен достала из волшебного пакета блестящий футляр и, раскатав длинное полотенце возле впалого живота бесчувственного лива, раскрыла коробочку и разложила на тряпку хирургические инструменты.

Она утыкала Скаидриса кучей иголок с трубочками, кои тянулись к Монакуре Пуу и дюжине штативов, оснащённых мешочками с подозрительно булькающими жидкостями. Некоторое время она оглядывала поле предстоящего сражения за жизнь одного из последних настоящих металхэдов.

— Ну и теперь, то, что касается меня — всесильного доктора и потенциального спасителя этой тощей задницы.

Палец оттянул веко лива. В голубой радужке пациента плескалась бесконечная безмятежность.

— Небольшой допинг, для мобилизации сил физических и приятного творческого настроя.

Ловкие пальчики виртуозного хирурга, знаменитого убийцы и искушенного мастера холодного оружия отломали головку стеклянной ампулы. Доисторический, многоразовый шприц забулькал, вытягивая в себя кубы прозрачной, как слеза, жидкости.

— Ебись всё конём. Так, моя сладенькая?

Аглая Бездна, наблюдающая за происходящим действом расширяющимися от ужаса чёрными бездонными глазами, лишь безмолвно кивнула.

Игла воткнулась точно в середину бутона распускающейся розы, вытатуированной на сгибе смуглой руки.

— Тётечка, — выдавила из себя испуганная девушка, — Это больше похоже на пыточную или на лабораторию доктора -психопата, чем на операционную навороченной клиники пластической хирургии. Почему так?

— Стилизация, — заплетающимся языком ответила ей побледневшая Соткен: маленькая женщина глубоко затянулась прикуренной сигаретой, слегка прикрыла оба века, и нарочито медленно взяла в руки скальпель.

* * *

— Ещё хочешь? — спросила Бездна, тыча столовой ложкой в тонкие губы Скаидриса.

Жующий лив отрицательно помотал головой, проглотил то, чем был набит его рот, смачно отрыгнул и сказал:

— Обалденно вкусный супчик. Даже с кусочками мяса. Что это, Бездна?

— Крысы. Сама в подвале наловила. Всё для любимого.

Физиономию Скаидриса свела интенсивная гримаса, и девушка слегка успокоила парня.

— Хер его знает, что это. Соткен варила, ты же знаешь её кулинарную специфику.

Скаидрис сморщился, вспомнив легендарный айнтопф, съеденный перед первым днём неотвратимой морской болезни. Однако слегка успокоился.

— Ладно, отдыхай, — вздохнула Аглая, вставая, — Я к себе пойду, залезу в тёплую ванную. Хер его знает, когда нам снова выдастся возможность поваляться в ванной. А потом мне в наряд.

— Слышь, Бездна, — слабым голосом пролепетал лив, которого наваристый бульон накрыл и стремительно убаюкивал, — Никуда не убежит твоя ванная, утром помоешься, посиди тут, со мной, с умирающим последним труъ-мéталом на этой гребаной планете, а то мне очень одиноко и тоскливо.

— Настоящему мéталу всегда должно быть скорбно, одиноко и тоскливо. Но так и быть, уговорил.

Она завалилась рядом с ним, на широченную кровать и блаженно закрыла глаза, погрузившись в приятную упругость полуистлевшего, вонючего матраса.

— Ты даже ботинки не снимешь? — поинтересовался вмиг взбодрившийся Скаидрис.

— Так, любимый мой, — Аглая приподнялась на локте и строго уставилась на друга. — Даже не думай не о чём таком, понял? Тебе вообще ходить нельзя, даже в туалет.

— А я и не хожу, — расстроенный лив перевернулся на бок, покопался у себя в штанах, и вскоре мощная струя ударила в железные стенки мятого ведра, заботливо подставленного под ложе раненного.

Аглая Бездна немного смягчилась.

— Мы с тобой всё наверстаем, но сейчас нас ждёт небольшое воздержание. Иначе у тебя швы разойдутся. Кстати, ты, наверное, ещё не в курсах насчёт того, как тебя располосовала эта перекрытая фрау?

— В смысле? Что ты имеешь ввиду, моя девочка?

— Когда швы зарубцуются, у тебя на брюхе будет красоваться надпись.

— Чё, бля?

Скаидрис попытался задрать на себе майку и ощупать перебинтованное пузо, но женская, необычайно мускулистая рука, пресекла его панику, опустившись на промежность парня.

— Не волнуйся. Текст, по крайней мере, достойный. А сейчас лежи спокойно, негодяй, и не вздумай меня лапать, а то я перестану.

Рука Бездны ловко расстегнула штаны последнего мéтала на земле и скользнула внутрь.

* * *

Голова Соткен болталась взад и вперёд, ровно как у китайского болванчика. Затылок женщины выстукивал монотонный ритм об деревянное изголовье кровати — в унисон ритмичным шлепкам Монакуровского, заросшего рыжими волосами, паха. Сержант напоминал льва за работой. А работ у льва всего две. Первая — валяться на скале и орать дурным голосом, пугая обитателей саванны, и вторая — регулярно ублажать своих ненаглядных львиц. На пике кульминации мужчина выдернул своё, потрясающее размером, орудие из мокрого плена хлюпающего болотца, и роскошные сиськи, что наконец-то перестали прыгать вверх-вниз, как две трясущиеся порции упругого пудинга, грандиозно залило. Соткен приоткрыла