«не о чем беспокоиться»[912], но Деррида не отказывается от своих опасений. В ноябре в связи с приближением выборов он настаивает, чтобы старый друг Коко как можно активнее его поддержал:
Прости, что опять лезу к тебе со своими проблемами. Я бы не стал этого делать, если бы проблема не была по-настоящему тяжелой для меня и для времени, которое мне осталось провести в этом проклятом учреждении. [Жак] Ревель, [историк], когда я его встретил, показался мне (не хочу драматизировать) достаточно обеспокоенным и сам высказал пожелание, чтобы ты был там 9 декабря. Когда он мне это сказал, я понял, что все может решиться лишь несколькими голосами. Мне очень неловко, и я чувствую себя очень виноватым, когда прошу тебя об этом, но ты единственный, с кем я могу сейчас об этом говорить (что за мир!). Если бы ты мог прийти и попытаться убедить своих друзей, я бы чувствовал себя увереннее[913].
В день голосования Деррида будет на конференции в Венеции. Но он просит Бьянко сразу же позвонить Маргерит, каков бы ни был результат: «Есть сотня причин, по которым все это меня очень печалит, но что делать?». Автор «Начал китайской революции», хорошо знающий темперамент своего бывшего соседа по общежитию, демонстрирует безупречную солидарность:
Я там буду… Я сам решил, что позвоню Маргерит, не хочу поручать никому другому сообщить вам новость, которая не может оказаться плохой. Не волнуйся: я знаю, что ты все равно будешь волноваться, но это совершенно ни к чему. Две недели, и прощай Высшая нормальная школа! Потом у тебя еще будет много времени ругать эту «проклятое учреждение», ВШСН, но по крайней мере там ты хотя бы спокойно отсидишься[914].
Но этого все равно недостаточно, чтобы полностью успокоить Деррида. Несколько дней спустя он обращается со своей просьбой к Жерару Женетту, с которым, однако, он уже несколько лет не виделся. Рана, нанесенная в Нантерре, еще свежа, и Деррида хочет любой ценой избежать нового провала.
Ты, наверное, знаешь, что я кандидат на должность в Высшей школе социальных наук и что голосование будет проходить 9 декабря. Если у тебя нет возражений против моей кандидатуры (для меня это сейчас единственный шанс не остаться на всю отмеренную мне профессиональную жизнь старшим преподавателем в этой Школе, которая стала для меня «невыносимой»), могу ли я тебя попросить прийти на голосование? Я бы никогда не осмелился просить тебя о поддержке, если бы все не было для меня так плохо и если бы до меня не дошли тревожные слухи, истоки которых мне не известны и серьезность которых я не могу оценить. Я даже не могу нормально о них поговорить – и даже сейчас продолжаю сомневаться, стоит ли это делать, – ни с кем, кроме двух-трех друзей… Прости меня за этот поступок. С любовью[915].
К счастью, выборы прошли, как предсказывал Бьянко. Во многих отношениях эта новая должность в Высшей школе социальных наук станет для Деррида настоящим освобождением. Несколько дней спустя, однако, приходит печальное известие из Соединенных Штатов. Болезнь Поля де Мана значительно обострилась. Будучи близки как никогда, Деррида и де Ман каждый день подолгу общаются по телефону. Деррида потрясен состоянием своего друга:
Сейчас по телефону я услышал в вашем голосе такую усталость, да и сам расстроился, узнав, что улучшений пока не произошло, и почувствовал себя настолько бессильным, что не знал, что сказать. Но вы же знаете, что мое сердце с вами и что я сам мысленно проживаю вместе с вами каждый миг этого испытания. Вместе с вами я жду и подмечаю знаки, и я так хотел бы иметь возможность помочь вам набраться терпения и дождаться возвращения сил[916].
21 декабря 1983 года Поль де Ман умирает от рака. Отменив свою поездку в Польшу, Деррида отправляется в Соединенные Штаты. Разве мог он представить себе последствия, которые эта смерть совсем скоро будет иметь для него и для деконструкции?
III
Жак Деррида. 1984–2004
Глава 1
Территории деконструкции. 1984–1986
Однажды во время публичной дискуссии с Элен Сиксу в марте 2003 года Деррида упоминает вопрос, который ему уже задавали на конференции летом 1984 года. «Почему ты сказал, что это было в 1984 году?» – спрашивает его Сиксу. Последовавший за этим небольшой диалог не так малозначителен, как может показаться на первый взгляд:
Ж. Д.: Потому что это определенная дата, и я очень хорошо помню, что это было в 1984 году, и потому что 1984 – это совершенно особенный для меня год, когда я написал эту маленькую вещь о Джойсе [«Улисс-Граммофон»] и когда спустя несколько месяцев я прочитал ее в Урбино. И тогда произошло это…
Э. С.: И ты помнишь дату? Ужасно!
Ж. Д.: Нет, 1984-й, я не буду тебя этим утомлять, у меня есть причины помнить этот год, потому что это был такой год – из самых особых в моей жизни… так вот.
Э. С.: Да, у него же такая способность все помнить, я просто поражена.
Ж. Д.: Да нет же! Я страдаю от глубочайшей амнезии, просто есть вещи, которые остаются[917][918].
Хотя 1984 год действительно перегружен работой и поездками, Жак Деррида помнит о нем прежде всего по личным причинам, на которые было невозможно указать в этом публичном обсуждении. Начало года ознаменовалось для него потрясением: Сильвиан Агасински объявила ему, что беременна. Вопрос о ребенке обсуждался между ними с 1972 года. «Абсолютное счастье» затянулось дымкой еще в 1978-м: с общего согласия, но не без мучений с обеих сторон Сильвиан сделала аборт. Но сейчас ей уже 38 лет. Жак говорит, что он в ступоре, что он не способен взять на себя ребенка, о котором, он, однако, мечтал как о событии одновременно желанном и невозможном[919]. Связь с Маргерит для него нерасторжима, а отцовство – слишком важно, чтобы он согласился жить на две семьи. Он оставляет право решения за Сильвиан, заверяя ее, что одобрит его в любом случае. Но при этом он не может согласиться с жизнью на два дома. Что касается Сильвиан, она столкнулась с самым тяжелым выбором в своей жизни. Суть его – не только непреодолимое расхождение с Жаком, но и, главное, рождение ребенка. Как ни
