Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
Что касается трех Паттиных братьев, самым серьезным барьером был Большой Эл Младший, и я ему на том этапе реально не нравился, совсем. Он хотел устроить бой, разобраться, как мужик с мужиком. В общем, один раз у него дома в Лос-Анджелесе я сказал: Эл, кончай эту херню, пойдем выйдем, разберемся прямо сейчас. В тебе шесть футов и еще сверху, а во мне пять и еще сам видишь сколько. Ты, наверное, меня убьешь, но и я тебя на всю жизнь отделаю, потому что по скорости тебе до меня далеко. И до того, как ты меня убьешь, я тебя с сестрой разлучу навсегда. Будет ненавидеть тебя всю свою жизнь. Тогда он поднял белый флаг. Я знал, что это был удар в точку. Все остальное фуфло про мужицкие счеты — это ничего не значило. Это ему так надо было меня проверить.
На Грега времени ушло немного больше. Он милейший человек, с восемью детьми, зарабатывает в поте лица и продолжает строгать детей. Вообще говоря, я породнился с религиозной семьей: они ходят в церковь, молятся, держась за руки. У нас с ними разные представления о религии. Мне рай, например, никогда не казался особенно интересным местом. Вообще моя позиция такова: Бог в его бесконечной мудрости не захотел тратиться на два заведения, рай и ад. Это одно и то же место, просто рай — это где ты получаешь все, что хочешь, и встречаешь маму с папой и других близких людей, и вы все обнимаетесь, расцеловываетесь и играете на своих арфах. Ад — это то же самое место, никакого огня и серы, но все проходят мимо и тебя не видят. Ноль внимания, никто не узнает. Ты машешь рукой: «Это я, твой отец», — но ты невидим. Сидишь на облачке, и арфа у тебя есть, но сыграть на ней не с кем, потому что тебя не замечают. Вот это ад.
Родни, третий братец, служил капелланом на судне, когда мы с Патти познакомились, так что с ним мы столкнулись на почве богословия. Кто действительно написал эту книгу, Родни? Это правда само слово Божье или отредактированный вариант? И разумеется, ему нечего на это ответить, и мы до сих пор любим попрепираться на эту тему. Для него это очень важно. Ему нравятся трудные вопросы. Приходит к тебе еще с чем-нибудь новеньким на следующую неделю: «Смотри, Господь говорит...» «Да ты что, правда? Сам Господь?» В общем, пришлось мне завоевывать себе место в Паттиной семье. Но, если уж ты принят, они за тебя жизнь положат.
Хорошо, что у меня было чем отвлечь сердце в это время, потому что между нами с Миком тогда стала появляться какая-то злость. Вначале казалось, что непонятно с чего, — я только поражался. Отсчет пошел с того времени, когда я окончательно завязал с героином. Я написал песню All About You («Все это про тебя»), которая вышла на Emotional Rescue в 1980-м и на которой у меня сольный вокал, тогда еще редкий. Текстологи-любители обычно говорят, что это песня прощания с Анитой. По виду это обычная сердитая песня про мальчика и девочку, горькая лирическая, «я устал и сдаюсь»:
If the show must go on
Let it go on without you
So sick and tired
Of hanging around with jerks like you[172]
Песня никогда не бывает про что-то одно, но в этом случае если в ней про что-то и пелось, то, наверное, больше всего про Мика. Есть в ней определенные подколы, направленные в эту сторону. Это потому, что я в то время был обижен до глубины души. Я понял, что в чем-то Мика совершенно устраивала моя наркоманская жизнь — в том, что из-за нее я не лез в текущие дела. А теперь вот он я, слезший. Я же вернулся с таким настроем, что ладно, спасибо тебе огромное, теперь я сниму с тебя эту ношу. Спасибо, что тащил все на себе несколько лет, пока я был в отключке, за мной не заржавеет. Я никогда раньше не срал на наше дело, сочинил ему кое-какой первоклассный песенный материал. Единственный человек, кому я насрал, — это я сам. «Со скрипом, но выкарабкался, Мик» — он ведь тоже, бывало, чудом выкарабкивался кое-откуда. Я, наверное, ждал приступа благодарности, что-то типа: ладно, старик, и слава богу.
Но огреб я от него только одно: я тут главный. Послал меня подальше, короче. Я спрашиваю: что у нас здесь творится что мы с этим делаем? И в ответ — ни слова. Тогда я увидел, что Мик подмял все управление под себя и не собирается ничем делиться. То ли я чего-то не просек. Я и понятия не имел, что Мику так важно командовать и контролировать. Я всегда думал, что мы стараемся ради чего-то, что правильно для нас всех. Размечтался, тупой урод, да? Мик успел влюбиться во власть, а я все жил по-старому... творчеством. Но ведь у нас никого нет, кроме нас самих. Какой смысл воевать друг с другом? Посмотри, нас же раз, два и обчелся. Мик, я, Чарли, Билл еще.
Была одна фраза из того периода, которая до сих пор отдается у меня в ушах, после всех этих лет: «Да помолчи ты, Кит». Он часто это говорил — на собраниях, где угодно.
Я еще не успевал донести свою мысль, как он уже: «Да помолчи ты, Кит. Что ты как дурак?» Он даже не осознавал, что это делает, так это было охуительно грубо. Я его знаю давно и могу спустить ему такое хамство. Но в то же время все равно про это думаешь, все равно это задевает.
Когда я записывал All About You, я взял Эрла МакГрата, который номинально был главой Rolling Stones Records, и отправился с ним полюбоваться на панораму Нью-Йорка с крыши Electric Lady Studios. Говорю ему: если ты это как-то не исправишь, видишь асфальт внизу? Будешь там.
Я разве что в воздух его не поднял. Говорю: ты же между Миком и мной должен быть как промежуточное звено. Что происходит вообще? Не справляешься ни хрена. Эрл — приятный парень, и я понимал, что он не годится разруливать такие дела между мной и Миком в моменты обострения. Но я хотел донести до него, как я к этому отношусь. Я не мог привести с собой Мика и сбросить его с крыши, а делать что-то было надо.
Плюс еще и Ронни начал от меня отрываться, правда, временно и по другим причинам. Говоря точнее, Ронни начал отрываться вообще. Они с Джо жили в Мандевилл-каньоне» год был где-то 1980-й, и у него подобралась специальная компашка — своя шайка, с которой он и отрывался. Крэк-кокаин — штука убийственней, чем герыч Я к нему даже не притрагивался. Никогда, ни за что. Мне даже сам запах не нравился. И еще не нравилось, что он делает с людьми. Один раз у Ронни дома он сам, Джозефина и все остальные вокруг него занимались тем, что курили крэк. А когда ты этим занимаешься, это все, ничего больше в мире не существует. Вокруг Ронни ошивались все эти прилипалы, какие-то дурачки в соломенных стетсонах с перьями. Я захожу в его сортир, а он внутри с кучей прихвостней и барыг, и они все названивают из сортира, хотят достать ещё этой хрени, которую они курили. Кто-то тут же в ванной поджигает. Я зашел и сел срать. Эй, Рон! Ноль внимания. Как будто меня там нет. Ну что ж, все, пропал парень. Теперь я знаю, что делать, — перестать относиться к человеку как раньше. Я спрашивал Ронни: зачем ты этим занимаешься? «Ладно, ты не врубаешься». Да ты что, правда, что ли? Я это слышал от анашистов сто лет назад. И тогда я подумал: ну и ладно, врубаюсь я или не врубаюсь, я свое решение принял.
Все хотели сбагрить Ронни перед американским туром в 1981-м — он просто совсем слетел с катушек, — но я сказал: нет, я за него ручаюсь. Это означало, что я лично покрываю страховку для тура и обещаю, что Ронни будет вести себя как следует. Что угодно, лишь бы только Stones могли играть. Я рассчитывал, что с ним справлюсь. А потом во Фриско, в середине октября 1981-го — гастроли шли своим чередом, с нами ездили J. Geils Band, — мы заселились в отель Fairmont. И в нем немного как в Букингемском дворце: восточное крыло, западное крыло. Я жил в одном, Ронни — в другом. Короче, я услышал, что у Ронни в номере организовалась большая крэк-курильня. Просто зашкаливающая безответственность с его стороны. Он мне пообещал, что не притронется к этой дури на гастролях. И у меня упала красная шторка. В общем, я спустился и решительным шагом пересек центральное фойе Fairmont. Патти мне говорила: не сходи с ума, прекрати. Аж рубашку на мне порвала. Но я сказал: да какого хуя? Он же ставит под удар меня, всю команду, наше будущее. Если бы что-то сорвалось, мне бы это лично стоило нескольких миллионов, и все бы покатилось к чертовой матери Я дошел до него, он открыл дверь, и я ему вмочил с наскока. Ах ты гондон — бац! Он полетел спиной на диван, а меня от инерции удара толкнуло на него, диван кувыркнулся, и мы чуть не вывалились в окно. Испугались страшно оба. Диван опрокидывается, а мы вместе смотрим на окно и думаем: сейчас же спокойно можем улететь! После этого я мало что помню. Но свою позицию я обозначил.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
