Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
И вот наконец он докричался. Тогда, в начале апреля, отдавая Абдулле шифровку с документами Шелленберга, Макс был уверен, что поступает правильно. Он не понимал еще, что ошибся в этом смертельном вальсе на один темп, и поправить в этой жизни уже ничего нельзя. Тогда не понимал, сейчас понял.
В ночь с 8-го на 9-е мая германская армия без объявления войны перешла границу Советского Союза.
Юлик перевернул последнюю страницу последней книги прежней реальности. Почти пять лет он отдал этому тексту, выстроенному на тщательном анализе фактов, архивной работе, внимательном изучении каждого слова из его многочисленных бесед с Максом. Юлик был доволен, он раскрыл тайну старого разведчика. Теперь беспокойный дух в черной фуражке не сможет попрекнуть писателя плохой работой.
Юлик вышел на балкон. Был тот прекрасный летний вечерок, когда ничто не предвещает дурного. Пятница. 17 июля 1998 года.
Юлик вернулся в комнату и включил телевизор. Шли новости. Диктор рассказывал о неприятном происшествии, случившемся на сегодняшнем открытии выставки «Москва – Берлин». Известный художник, сидевший по своему обыкновению на цепи в собачьей будке при входе, сбесился. Он сорвался с цепи и набросился на всеми уважаемого куратора выставки Адама Зона, брата убитого накануне миллионщика Абрама Зона. Куратор Зон от полученных травм впал в коматозное состояние, которое некоторые доктора оценивают как глубокий летаргический сон.
В телевизионном сигнале возникли помехи. Что-то затрещало.
– Экстренные новости – тревожно проговорил диктор. – Американские метеорологи сообщают, что морская буря, возникшая два часа назад в районе Папуа – Новой Гвинеи, носит аномальный характер и распространяется с аномальной скоростью. Мировые средства массовой информации передают заявление президента…
Телевизор затрещал, изображение исчезло.
– Что за черт! – выругался Юлик и вновь вышел на балкон.
Небо побелело. Серые точки рассыпающихся облаков хаотично метались по нему. Белый шум приближался одновременно и с востока и с запада. Юлик в ужасе схватился за балконные перила. Открыл рот, чтобы крикнуть, но балкон исчез. Исчез и Юлик. Исчезла вся прежняя реальность. Адам Зон прибыл в прошлое. Наступила окончательная реальность.
Окончательная реальность. Весна. 1941 год
1
Адам проснулся с тяжелой головной болью. Адамова голова будто распухла от чугунного давления изнутри. Глазницы ныли. Нижняя челюсть подрагивала. Адам принял душ, тщательно намыливая еще непослушное, чужое тело. Предательская, мутная, как стекающая в трубу вода, мысль пульсировала в ушах: «Как же могло так случиться, что вся его прежняя жизнь, полная переживаний, маленьких побед и поражений, оказалась просто прелюдией к этой головной боли; ссохлась в чугунный кулачок, стучащий в черепной коробке».
Адам оделся, проверил портсигар, сел в машину и поехал в Будву. На набережной возле старой крепости он наконец увидел синее-синее море, о котором грезил всю жизнь. До половины восьмого Адам гулял. Ровно в половину вошел в условленный ресторан и нашел на открытой веранде Макса.
Удачное время для встречи, если только за тобой не следят. Посетители пьяны, крутят быстрые романы: договариваются с девочками; каждый занят собой, поэтому действовать можно спокойно.
Адам подумал о том, как выглядит сейчас, и для большей уверенности выпятил нижнюю челюсть.
Макс хитро улыбнулся. Ровно таким Адам видел его много раз в своих снах.
Официант, поставив перед ними дымящийся кофе, пожелал «приятно!».
Макс выложил на стол томик Гете.
Адам взял его, открыл на нужной странице и прочитал шифровку.
«Смешной текст» – подумал он, а вслух спросил:
– Вы понимаете, что сделает Иосиф Виссарионович, когда получит это донесение?
– Полагаю, правительство Симовича потеряет поддержку Советского правительства.
Адам помолчал.
– Должен вас предупредить, у меня есть альтернативные каналы переброски информации, и мне придется ими воспользоваться, если…
Адам взглянул на Макса.
– Да-да, я понимаю… Штандартенфюрер, у меня чудовищно болит голова, не могли бы вы подать мне стакан воды…
Макс слегка удивился, но поднялся и пошел к бару.
«Ну вот и все», – подумал Адам, достал портсигар, вынул отложенную папиросу с ампулой и быстрым много раз тренированным движением разломил ее над дымящимся кофе Макса.
Прошло несколько мгновений. Весна бушевала вокруг. Синее-синее море тревожно билось о камни.
Макс вернулся и поставил перед Адамом стакан.
– Вы что-то разволновались, Абдулла, – строгим голосом сказал он. – Помните, СССР пытаются затащить в войну, и наш с вами долг этому помешать. Мы солдаты, Абдулла, и должны выполнять свой солдатский долг.
Макс залпом допил остывший кофе.
– Какая дрянь, – только и успел вымолвить он. Боль вошла в грудь, словно нож. Хватая сведенным судорогой ртом воздух, Макс завалился на бок. Он падал в небытие.
2
После того как Сталин поручил Молотову поставить вопрос о договоре с Югославией на Политбюро, Молотов был сам не свой. Он все время вспоминал разговор со Сталиным и не мог понять, зачем хозяин хочет взять на себя такой риск.
«Риск – категория постоянная, Молотов. Он существует как объективная реальность каждую минуту. Думаю, что риск был бы куда большим, не ударь мы Гитлера договором с Югославией по носу». – Молотов все время размышлял над этими словами Сталина и никак не мог взять в толк, в чем смысл.
Ударить по носу? А зачем тогда договор с Риббентропом, зачем постоянная работа против Черчилля? Голова идет кругом! Войска Листа в Болгарии начали передислокацию к границам Югославии. В Венгрии происходит концентрация германских дивизий в районах, которые прилегают к стратегическим дорогам, ведущим на Белград. Неужели мы собираемся воевать с Гитлером в случае его вторжения в Югославию?
3
Ближе к ночи Молотов позвонил на квартиру югославского военного атташе полковника Максимовича.
– Что-нибудь случилось? – испуганно спросил Максимович. – Уже началось?
– Вас приглашает товарищ Сталин, господин полковник.
Максимович опешил. До этого он два раза встречал Сталина на приемах, но, как говорил потом Максимович, тот разговаривал с гостями мало, да и то лишь с послами великих держав.
– Не сердитесь, что вас потревожили так поздно? – Голос у Сталина был глуховатый, словно простуженный. Его зеленоватые глаза странно поблескивали, отражая огонек спички, поднесенной к трубке.
– Господин Сталин, для меня это большая честь – беседовать с вами. В любое время суток.
– У вас, говорят, рабочий день начинается в шесть и кончается в три пополудни, – сказал Сталин. – А у нас начинается в три пополудни и кончается в шесть утра. Так что в чужом монастыре вам приходится жить по чужому уставу.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
