— А как его звали? Хью?!
— Да. — Незабинтованная часть лица у Филипа была загорелой. Рука интербригадовца ощупью потянулась к Робин. — Вы его знаете?
— Хью — мой брат.
Она сжала его тонкие смуглые пальцы, стараясь успокоить и его, и себя.
— Он болел. Честно говоря, с самого Альбасете. Говорил, что это всего-навсего простуда, но там было что-то более серьезное.
— Ешьте суп, Филип, — сказала Робин и поднесла ложку к его губам, стараясь, чтобы рука не дрожала. Теперь она была рада, что Бреттон не видит ее лица.
Но он много не съел. После нескольких ложек раненый отвернулся и покачал головой. Робин думала, что он уснул, но вскоре Филип сказал:
— Хью опекал одного мальчишку и поэтому не лег в госпиталь. Не хотел бросать его. Не могу вспомнить, как звали этого парнишку… — Голос Филипа был не громче шепота.
— Эдди Флетчер?
— Точно. Эдди ранили при Хараме — пуля попала в плечо. Хью ушел с ним искать врача. Кажется, это было пару недель назад. Если только я не потерял счет времени.
Робин нежно погладила Филипа Бреттона по щеке.
— Вы устали, Филип. Поспите. Доктор даст вам что-нибудь от боли.
Сначала это воскресило в ней надежду. Она сопоставила рассказ Филипа с тем, что узнала из других источников. Рота Хью входила в один из первых батальонов, посланных на Харамский фронт. Большинство солдат этого батальона погибли или попали в плен. Робин узнала, что клочок земли, на котором сражался Хью, прозвали Холмом самоубийц.
Когда у нее выдавался десятиминутный перерыв, Робин лихорадочно рылась в списках фамилий раненых или умоляла сотрудников секретариата организации «Врачи — Испании» навести справки в других госпиталях. Но не нашла никаких следов Хью или Эдди Флетчера. Ею овладело черное отчаяние. Она каждый день видела страшные раны сражавшихся на Харамском направлении и приходила в ужас при мысли о том, что ее чувствительный брат стал свидетелем таких событий. Робин не могла есть, не могла спать. Когда она думала о Хью, желудок сводило судорогами. Время шло, а никаких вестей не было. Это означало, что Хью мертв. В его годы мало кто способен пережить такую бойню. Однако логика тут была ни при чем. Робин ощущала сосущую пустоту внутри и понимала, что не сумела спасти брата. Но объяснить причину этой уверенности другим было невозможно — ее сочли бы суеверной или списали все на страшное переутомление. По ночам Робин оплакивала Хью, борясь со слезами, чтобы не тревожить других санитарок. Она получила письмо от Дейзи, в котором та умоляла сообщить какие-нибудь новости, но не ответила матери.
Когда Робин наконец получила официальное извещение о смерти Хью, к ее горю примешалось облегчение. Хью не погиб в бою, а умер от воспаления легких: все-таки не так страшно. Спустя несколько дней у Робин был первый выходной за месяц. Гуляя с подругой в саду позади виллы, она увидела на дереве первые почки; из земли пробились бледно-зеленые ростки. Джульетта Хоули принесла термос и коврик. Они сели на землю за террасой и начали пить скверный жидкий кофе.
— Ужасно, — сказала Джульетта, скорчив гримасу, и посмотрела на часы. — Пора бежать, а то Максуэлл не оставит от нас мокрого места.
Они быстро пошли к госпиталю. Джульетта рассказывала Робин о своем дружке, у которого был гараж в Байсестере. Робин слушала ее вполуха. На террасе стоял какой-то человек и смотрел в их сторону. Его руки лежали на каменных перилах. Поношенный берет, мундир цвета хаки, как у всех остальных… Но что-то в этом человеке было знакомое: Робин узнала эти нечесаные черные волосы, продолговатые темные глаза и загорелое мускулистое тело.
— Джо! — вскрикнула она и побежала по ступенькам.
Эллиот обернулся, протянул к ней руки, поймал и крепко обнял. Когда наконец он отпустил Робин, она стала отчаянно всматриваться в его лицо, руки, ладони, прикасалась к нему, пытаясь убедиться, что Джо, в отличие от ее подопечных, цел и невредим. Джо был весь исцарапан, грязен, покрыт синяками, у него ввалились глаза и щеки. Только и всего. Но Робин смотрела на Джо и видела, что он сильно изменился.
Джо объяснил, что вырвался всего на пару часов. Вообще-то ему быть здесь не полагалось, но сегодня на фронте выдалось затишье. О том, что Робин в Испании, он узнал от одного из бойцов своей роты, который лежал в ее госпитале.
— Почему ты приехала сюда, Робин? Почему?
— Из-за Хью, — без обиняков сказала она. Едва Робин произнесла вслух имя брата, как у нее защипало глаза от непролитых слез.
— Из-за Хью?
— Он записался в интербригаду. Понимаешь, Майя бросила его. Я поехала в Испанию его искать. Хотела убедить вернуться домой.
— И?..
Робин покачала головой:
— Он не согласился, Джо. Я пыталась, но он не согласился. Сам знаешь, каким он был. — Слезы текли из ее глаз, однако она пыталась улыбаться. — Он все делал для других. Свет не видывал человека добрее его. Но если он что-то решил, это было окончательно.
Когда до Джо дошло, о чем она говорит, он переменился в лице.
— Хью погиб?
Робин кивнула.
— Несколько недель назад. Считают, что он умер от воспаления легких. Какие-то американцы из батальона Авраама Линкольна нашли его в горах в хижине пастуха. — Она вытерла лицо рукавом. — Там его и похоронили. И прислали мне его вещи.
Несколько писем, фотографию и неразборчиво исписанный клочок бумаги. Робин вынула из кармана фотографию, с которой не расставалась, и протянула ее Джо. Слезы все еще лились из ее глаз, стекали по кончику носа и падали на крахмальный белый передник. Когда Робин думала о Майе, у нее перехватывало горло от ненависти. Она не привыкла ненавидеть.
Прижавшись к груди Джо и греясь в его объятиях, Робин увидела, как бледный мартовский свет ласкает перила, обросшие лишайником. А потом притянула Джо к себе так, словно хотела прикрыть его своим телом. Словно только она могла спасти его от опасности.
Глава семнадцатая
Элен была в церкви Торп-Фена одна. Косые лучи солнца проникали сквозь цветное стекло и отбрасывали на каменный пол мерцающие прямоугольные зайчики. Она ставила в вазы ветки яблони с нежными цветками и кипенно-белые кисти сирени. Запах сирени перебивал запах пчелиного воска, которым она натирала церковные скамьи. Отложив банку с воском и садовые ножницы, Элен села на скамью, закрыла глаза и сложила руки.
Утром она получила письмо от Дейзи Саммерхейс с известием о том, что Хью умер в Испании. Несколько секунд Элен сидела молча, пытаясь молиться. Но нужные слова не приходили. Они были свинцовыми, тяжелыми и падали на землю вместо того, чтобы возноситься к Господу. Поэтому она бросила молиться и начала думать о Хью, с облегчением поняв, что теперь может вспоминать о нем спокойно, с любовью и безо всякого стыда. Хью был ее другом, любил ее как друг, а теперь умер. На мгновение Элен пришло в голову, что она приложила руку к его смерти. Отговорила Майю от замужества, Майя разорвала помолвку, и Хью уехал в Испанию. Но Элен казалось, что его смерть была неизбежной. Как будто Хью было суждено умереть много лет назад, а он просто сбился с пути и какое-то время блуждал по лесу…
