неприятно, что меня использовали таким образом, но то, что они так постуиили с Мег, меня просто взбесило. Всё же мне пришлось признать, что с Уиллом в последнее время такое происходит намного чаще, и его злость оправданна.
Он уже однажды схлестнулся с папой из-за этой женщины лицом к лицу. Я пришел, чтобы оказать ему моральную поддержку. Сцена разыгралась в Кларенс-Хаузе, в папином кабинете. Помню, окна были распахнуты настежь, белые шторы шевелились от ветра, так что, должно быть, была теплая ночь. Уилл заявил папе:
- Как ты можешь позволять чужой женщине поспупать так с твоими сыновьями?
Папа сразу же расстроился. Начал кричать, что Уилл - параноик. Мы оба - параноики. То, что он нас с Уиллом журналисты пишут плохое, а о нем - хорошее, не значит, что за всем этим стоит офис папы.
Но у нас было доказательство. Журналисты в ньюсрумах заверили нас, что эта женщина нас продала.
Папа отказывался слушать. Отвечал грубо, жалко:
- У бабушки есть свой человек, а почему у меня не может быть?
Говоря о человеке бабушки, он имел в виду Анжелу. Поговоривали, что среди множества услуг, выполняемых ею для бабушки, было умелое распространение фейковых историй.
Уилл сказал: «Что за отвратительное сравнение. Никто в здравом уме не позволил бы взрослому человеку, чтобы у него была своя Анжела».
Но папа продолжал повторять: «У бабушки есть свой человек, у бабушки есть свой человек». Давно пора было ему тоже получить такого человека.
Я был рад, что Уилл чувствует, что по-прежнему может обратиться ко мне по поводу папы и Камиллы, даже несмотря на то, через что мы прошли за последнее время. Я увидел шанс разрешить наши недавние разногласия, и попытался связать то, как с ним поступили папа и Камилла, с тем, как пресса поступает с Мег.
Уилл огрызнулся:
- К вам двоим у меня другие претензии!
В мгновение ока весь его гнев переключился на меня. Не помню точные его слова, потому что я невероятно устал от нашей войны, к этому добавим недавний переезд в Фрогмор и в два новых офиса, а я сосредоточился на том, что скоро у нас должен родиться первый ребенок. Но я помню каждую физическую подробность этой сцены. Распускаются нарциссы, растет молодая трава, самолет взлетает из Хитроу и направляется на запад, необычайно низко, из-за двигателей я ощущаю вибрации в груди. Помню, я подумал, как чудесно, что я всё равно слышу слова Уилла поверх шума этого реактивного самолета. Я даже не подозревал, что в нем осталось столько ярости после столкновения в коттедже «Ноттингем».
Уилл говорил и говорил, я потерял нить. Ничего не понимал и перестал пытаться понять. Я молча ждал, когда он умолкнет.
Потом я оглянулся. Мег шла из дома прямо ко мне. Я быстро выключил микрофон в телефоне, но она уже услышала. И Уилл говорил так громко, даже с выключенным микрофоном, что она всё равно слышала.
Слёзы на ее глазах блестели на весеннем солнце. Я начал что-то говорить, но она остановилась и покачала головой.
Держась за живот, Мег повернулась и пошла обратно в дом.
65.
Дориа остановилась у нас в ожидании появления младенца. Ни она, ни Мег никогда не забредали далеко. Мы все просто сидели и ждали, иногда ходили гулять, посмотреть на коров.
Когда у Мег прошла неделя после ожидаемой даты, пиар-отдел и Дворец начали давить на меня. Когда родится ребенок? Пресса не может ждать вечно, ты ведь знаешь.
О, пресса начинает сердиться? Боже упаси!
Врач Мег попробовала несколько гомеопатических средств, чтобы вызвать роды, но наш маленький гость был полон решимости оставаться внутри. (Не помню, пытались ли мы последовать бабушкиному совету насчет поездки в машине по ухабам). В конце концов, мы решили: «Надо просто пойти и убедиться, что всё нормально. И быть готовыми к тому, что врач скажет - пора».
Мы сели в неприметный автомобиль и поползли из Фрогмора, не предупредив никого из журналистов, расположившихся у ворот. Никто не заподозрил бы, что мы можем ехать в этой машине. Вскоре мы прибыли в больницу «Портленд», нас незаметно отвели в тайный лифт, потом - в частную палату. Пришла наша врач, обсудила с нами ситуацию и сказала, что пора стимулировать роды.
Мег была спокойна. Я тоже был спокоен. Но у меня было два средства, которые помогли стать еще спокойнее. Первое: цыпленок «Нандо». (Которого принес один из моих телохранителей). Второе: канистра закиси азота за кроватью Мег. Я медленно вдохнул его несколько раз. Мег подпрыгивала на огромном пурпурном мяче - провереренном средстве подтолкнуть Природу, смеялась и закатывала глаза.
Я сделал еще несколько вдохов и тоже начал подскакивать.
Когда схватки ускорились и стали глубже, пришла медсестра и попыталась дать Мег веселящий газ. Его не осталось. Медсестра посмотрела на канистру, потом - на меня, и я видел, как она начинает понимать: «Боже милостивый, муж весь газ вдохнул».
- Извините, - кротко сказал я.
Мег рассмеялась, медсестре тоже не оставалось ничего иного, кроме как рассмеяться и быстро заменить канистру.
Мег забралась в ванну, я включил успокаивающую музыку. Дева Премал: она делает ремиксы мантр на санскрите и создает душевные гимны. (Премал утверждает, что первую свою мантру услышала в утробе матери, пел ее отец, а когда он умер, она спела ту же самую мантру для него). Мощная музыка.
В чемоданчике у нас были те же электрические свечи, которые я расставил в саду в ту ночь, когда сделал предложение Мег. Теперь я расставил их в больничной палате. Поставил на столик мамину фотографию в рамке. Это была идея Мег.
Время шло. Час за часом. Минимальное расширение.
Мег часто и глубоко дышала, чтобы уменьшить боль. Потом глубокое дыхание перестало помогать. Ей было так больно, что понадобилось эпидуральное обезболивание.
Прибежал анестезиолог. Выключили музыку, включили свет.
Совсем другой вайб.
Он сделал ей укол у основания позвоночника.
Боль не отпускала. По-видимому, лекарство не поступало туда, куда было необходимо.
Он вернулся и сделал еще один укол.
Теперь боль утихла, всё ускорилось.
Ее врач пришла два часа спустя и надела резиновые перчатки. «Вот оно, началось». Я встал у изголовья кровати, взял Мег за руку и подбадривал ее: «Тужься, любимая. Дыши». Врач дала Мег зеркальце. Я пытался не смотреть, но должен был. Я увидел отражение появляющейся головки младенца. В пуповине. «О нет, пожалуйста, нет». Врач посмотрела, губы ее скривились. Дело серьезное.
Я сказал Мег:
- Любимая,
