Эзотерик посмотрел на меня, и конечно нашел во взгляде неоргана самое искреннее подтверждение его слов. Такому нельзя не поверить.
— Держи вот, — он извлёк из кармана визитку. На чёрном фоне значилось «Григорий Каменный, школа магии „Путь к истокам“». И мелким шрифтом шло: таро, руны, сновидения, медитации, йога…
Дальше я прочитать не успел. Неорган сунул визитку в карман.
«Хочешь, телефон у него отожмём? Тебе же теперь новый надо?» — поинтересовался Оранжевый.
«Мне надо, чтобы старый не нашли. А новый и сам купить могу», — проворчал я.
«Ну, как знаешь», — ответил неорган. — Спасибо, Григорий! Выручил.
Он пожал руку эзотерику и вылез из машины. Пока мы дошли до подъезда, он ни разу не обернулся.
«Ну вот ты кекс! А если Катька дома? Спросил бы, есть ли у меня ключи».
«Ключи есть, ты их недавно перевесил на общую связку. У Катьки твоей работы теперь выше крыши, скорее, с ведьмой в салоне дизайны придумывает, — отчитался неорган. — А нам надо всего лишь разъединиться: прилечь вздремнуть. Без всяких защит эгрегора, который мог меня, а значит, и тебя, в квартиру не пустить».
«Куча отговорок!» — ругнулся я.
«И ехать сюда было гораздо ближе!» — добавил Оранжевый.
Переступив порог квартиры, я словно вернулся в прошлое. Катькина обувь на этажерке, лёгкий плащ висит на крючке. Окна снова заставлены цветами. Ого, кажется, их даже больше стало!
Неорган не дал мне рассмотреть обстановку, а сразу устремился к дивану. Плюхнулся на него, раскинув руки, и закрыл глаза.
Глава 37
Я крутился на гигантской карусели. Скорость была страшная, она прижимала тело к поручням, сдавливала грудную клетку, не давая вздохнуть. Перед глазами всё сливалось в размазанные полосы. Рядом едва угадывались силуэты людей, которые также крутились на этой адской карусели. Откуда-то пришло знание, что там тоже я. В каждом креплении этой карусели — я. И она крутит и крутит, выжимает из меня последнее.
«Хватит, остановись», — мысленно попросил я. Но в ответ скорость лишь увеличилась, как бетонной плитой придавило. Казалось, ещё чуть-чуть — и разорвёт. Дышать стало невозможно. Я раскрыл рот, попытавшись глотнуть воздуха, и открыл глаза.
Твою мать! Уф! Сон. Это всего лишь сон!
Я лежал на диване и смотрел в белый потолок. Знакомые обои с вензелями. Почему я здесь, в старой квартире?
Память вернулась не сразу: некромант, неорган, эзотерик.
Господи, что ж я наделал-то! Четыре трупа, пожар, машину считай что угнал, ещё телефон в том доме оставил!
Но эти мысли отошли на второй план, когда в сознание вломилась боль. Казалось, она поселилась в каждой клеточке тела. Каждый сустав выламывало, каждую мышцу сводило судорогой.
— Капец, — задыхаясь, прохрипел я и сам не узнал свой голос.
Мелькнула мысль встать попить воды. К горлу подкатила тошнота. Наверное, интоксикация от той дряни, которой угостил меня некромант. Я поёрзал на диване, пытаясь совладать с телом. Сил хватило, чтобы повернуться на бок и свесить голову. Меня вывернуло прямо на ковёр.
Чёрт. Вот дерьмо! Катьке подарочек.
Я затащил голову обратно на подушку, и в глазах потемнело.
Как бы не сдохнуть тут.
Тело словно придавило грудой камней, и сознание медленно накрыло забытие, милосердно избавляя меня от боли.
— Андрей! Андрей! Ты меня слышишь? — откуда-то сверху доносился голос, я будто вынырнул на поверхность из темного омута. В висках тут же заныло. Я разлепил веки.
Надо мной нависло встревоженное Катькино лицо. Не ждала, наверное, вот такого визита бывшего. Ещё ковёр теперь испорчен.
Я хотел объясниться, но язык не слушался. Ну и бог с ним, с ковром. Новый потом куплю ей. Веки закрылись, и меня снова укрыло тяжёлыми волнами забвения.
Волны не успели меня как следует убаюкать, снова голос. На этот раз сильный, настойчивый.
— Давай просыпайся! Андрей, ну!
В плечо последовал тычок, и я открыл глаза.
— Пей! — Перед лицом возникла суповая миска с каким-то варевом и Катька, которая держала её. Я уже не лежал, а полусидел. Кто-то подложил под спину подушек и теперь поддерживал меня сзади.
— Давай, Андрей, выпей. Полегче станет, — попросила Катька.
Варево в миске приблизилось. Пахло странно, но отвращения не вызывало. Думалось плохо, потому я просто обхватил губами край и втянул в себя жидкость. Теплая густота разлилась по рту, потекла по глотке.
— Молодец, глотай. Давай ещё. До дна, — подбодрил меня голос сзади. Знакомый голос. Женский. С мягкими такими грудными интонациями. Не помню, чей.
Я допил варево и откинул чугунную голову на подушку. Поморщился. Раскалённые иглы в висках никуда не делись, как и ломота в теле. Только в желудке разлилось тепло, отвлекая на себя внимание. Там довольно заурчало, а потом к горлу подступила тошнота, да так внезапно и резко, что я едва успел перегнуться через диван. Чьи-то руки помогли, подтолкнули сзади. Меня снова вырвало, теперь уже в подставленный Катькой таз. Ковёр куда-то делся.
— Блин, дерьмо…
Катька заботливо вытерла мне рот салфеткой. Позорище. Меня передёрнуло от отвращения к самому себе. Впрочем, оттолкнуть её руку или возмутиться у меня не хватило сил.
Сознание снова провалилось в чёрную дыру. На этот раз я запомнил какой-то сюжет: мягкие волны, пару раз я летел, разглядывая странный пейзаж с висящими в воздухе домами и скалами. Кажется, там были Оранжевый и Фиолетовый, ещё кто-то родной и знакомый. И было хорошо и приятно, невесомое тело парило в блаженстве, почти не ощущаясь.
Тычок в плечо разрушил грёзы, вытаскивая меня в болезненную реальность.
— Уйдите! — запротестовал я и почти сразу заметил перед носом миску с варевом. Снова. — Не-не-не-не, я блевать больше не хочу. Убери.
Сзади фыркнули.
Катька, протягивавшая миску, проворковала:
— Не бойся, теперь хорошо будет. Это другое. В тот раз почистило, а это восстановит силы. Выпей, пожалуйста.
Она умоляюще уставилась на меня большими карими глазами. Да, без зелёных линз ей определено лучше.
Сил возмущаться не осталось. Я выпил варево, которое и вправду оказалось другим по вкусу, чуть горьковатым и каким-то жирным. Как суп-пюре, который так любила готовить Катька.
Меня уложили обратно на подушку, укрыли пледом. Я хотел было посмотреть, кто же это прячется сзади, но не смог. Веки налились тяжестью, и сознание снова соскользнуло в забытие.
Проснулся я уже глубокой ночью. На подоконнике тёмными силуэтами, словно стражи из другого мира, застыли орхидеи. Призрачный свет фонарей, не способный рассеять полумрак, едва дотягивался до комнаты. Катька никогда не задергивала шторы — темноты боится. Я усмехнулся и тут же скривился — в голове запульсировали отголоски боли. Но уже не раскаленные иглы, и то хорошо. По телу разлилась слабость, но прежней ломоты уже не было. Я осилил сесть. Пришлось привалиться к спинке дивана — голова пошла кругом.
