Глава двадцать седьмая
22 февраля 1533 года
Гринвич
Ликующие возгласы и неумолчный смех множества людей на парадном дворе лишь на мгновение привлекли к себе внимание Марии. Ее слишком взволновало и захватило то, что она видела перед собой в окне: брат и его приспешники, всегда такие невозмутимые Вестон и Норрис, самозабвенно бросали друг в дружку снежками и пригибались за обледенелым мраморным фонтаном. Изо рта у них то и дело вылетали клубы пара. Мария радовалась тому, что снег лег на землю слоем всего в два-три дюйма: этого довольно, чтобы придворные резвились во дворе, но не задержит на дороге всадника, спешащего по важному делу. От ее дыхания оконное стекло запотело, Мария отвернулась и продолжила свой путь по коридору в покои новой королевы. Ей вспомнилось, что Его величество венчался с Анной здесь, в холодном Гринвичском дворце, ранним утром такого же морозного и снежного дня. Венчался тайно, поспешно — всего через два дня после того, как узнал, что его леди Анна ждет ребенка.
Марию, однако, все это мало занимало. Перед нею наконец-то забрезжила слабая надежда ускользнуть из полного скрытых угроз лабиринта придворных обязанностей, семейного долга и от неусыпного ока соглядатаев — как утверждал Стафф, соглядатаев Кромвеля. Сегодня, возможно, воплотится в жизнь давняя заветная мечта — уехать от двора, тайком обвенчаться с Вильямом Стаффордом и провести несколько дней в Банстеде, а уж потом возвращаться снова к своим обязанностям при дворе и надевать привычную маску притворства.
Она небрежно кивнула двум телохранителям, стоявшим у входа в покои королевы, и те широко распахнули двойные двери. Стафф три дня назад отправился в Уивенго, но сейчас он должен ожидать Марию в одной лондонской таверне. Теперь все зависит от того, будет ли ей позволено отлучиться из дворца на несколько дней. Все, чем она жила эти последние тяжелые месяцы, даже долгие-долгие годы — с тех пор, как полюбила Стаффа, — свелось теперь к одному: разрешит ли ей Анна на время покинуть дворец.
Анна полулежала на своем массивном ложе с балдахином, откинувшись на атласные подушки (на каждой был вышит ее нынешний герб). Длинные волосы распущены, а из глаз на бледном лице так и брызжет самоуверенность; в них не осталось и следа былых страхов оказаться брошенной или стать игрушкой Тюдора, который — в этом она была теперь уверена — стал ее покорным слугой. В углу, бездельничая, сидела Джейн Рочфорд, а несколько придворных дам стоя вышивали на больших пяльцах, расставленных по углам опочивальни. Томный Марк Смитон пристроился на дальнем конце ложа, меланхолично перебирая струны искусно расписанной и позолоченной лютни.
Мария слегка присела в реверансе, Анна кивнула ей, не улыбнувшись. Обрамленные черными бровями и ресницами глаза казались очень большими, блестящими.
— Лучше ли ты чувствуешь себя нынче утром, сестра? — спросила ее Мария.
— Нет, Мария, клянусь всеми святыми. Потому-то я до сих пор и не встала с постели, сама видишь. Все эти вопли, как я понимаю, означают, что придворные снова играют то ли в догонялки, то ли в снежки. И Джордж там?
— И он, и многие другие. Свежий снег выпал.
— И в такое время меня тошнит по утрам из-за беременности! Я теперь прихожу в себя только к полудню, а Его величество впадает в гнев, если ему кажется, что я встала слишком рано. Ну ничего, это все окупится, когда родится он. А весь двор, — добавила она, и ее лицо озарилось улыбкой, — гадает, не носит ли уже королева под сердцем дитя короля. Надеюсь, французские шпионы успели донести об этом Франциску и его заносчивой королеве. Мне нравится дразнить их всех, однако очень скоро все и без того перестанут сомневаться. А моему пригожему лютнисту я дала ясно понять: если он разболтает все, что ему известно, висеть ему на крепостной стене Тауэра. — И лягнула под одеялом Смитона, одарив его улыбкой.
— Ничего-ничего я им не скажу, королевское величество Ваше, — пропел он в такт своему наигрышу.
— Как хорошо, что ты мне объяснила, Мария, что эта кошмарная тошнота и головокружения — всякий раз, как я поднимаюсь с постели, — прекратятся месяца через три, не больше. Не то я бы не выдержала. Я чувствую, как стремительно раздается моя талия, такая тонкая! — Она опустила глаза на живот, лишь едва округлившийся. — Однако сын, наследник престола, стоит таких мук.
— Как раз о сыне я и собиралась спросить, Ваше величество. — Мария преодолела порыв заломить руки и постаралась говорить ровным голосом.
— О моем сыне, Мария?
— Нет, Ваше величество. О Генри Кэри, сыне Вилла Кэри и моем. Понимаете, я почти не вижусь с мальчиком, а он так быстро растет! Вы же по утрам долго не встаете с постели, а после полудня проводите время с Его величеством, вот я и подумала, что теперь вам как раз удобно дозволить мне поездку в Хэтфилд. — Миндалевидные глаза Анны были прикованы к лицу старшей сестры. — Так печально, что мальчик растет не только без отца, но и без матери.
