— Если ле Буше разыскивает меня, вы ему скажете, что меня здесь нет?
Изабелла скривила губы.
— Ты хочешь, чтобы я лгала ради тебя?
Манди задрожала.
— Он убил моего отца.
Изабелла на мгновение задумалась и сказала с сомнением в голосе:
— Я постараюсь. А когда я вернусь, ты расскажешь мне о кадке! — И с взволнованным выражением лица она позвала горничную и умчалась из комнаты.
Манди закрыла глаза. Ее подмышки были как ледяные. Она положила материю для новой мантильи графини на стол для шитья, но не отважилась сделать разрез из-за того, что дрожала как осиновый лист.
— Это был он, мама, — сказал Флориан, когда детей Маршалла вывели две няни, элегантно принарядив к встрече гостей.
— Да, милый, я верю тебе, — сказала Манди, стиснув зубы. Чтобы чем-то заняться, она положила на стол несколько найденных надрезанных кусков для подбора материи.
— Он действительно убивает людей?
Необходимость спокойно отвечать Флориану, не позволить, чтобы страх охватил ребенка, обычно такого смелого, заставил Манди сдержать свои чувства.
— Но не детей, — сказала она, сжимая его руки в своих для успокоения. — И здесь он никому не причинит вреда. Я обещаю тебе.
— Я бы хотел, чтобы здесь был папа.
Манди подумала, что это скорее благословение, что его здесь не было.
— Он скоро вернется, — утешила она сына. — А сейчас не хочешь ли ты помочь мне подобрать нитки к этому тону?
Она посадила Флориана возле себя и рассказала ему историю о разноцветном плаще.
Они нашли подходящие нитки, а затем Флориан обнаружил немного стеклянных бусинок в шкатулке Манди и стал раскладывать, создавая различные узоры. Наконец это ему наскучило; но тут как раз в просторные покои начали выбегать принаряженные дети Маршалла, и он присоединился к общей игре в жмурки.
Манди в этой кутерьме успокоилась настолько, что смогла ровно держать ножницы и раскроить голубую ткань.
Она только подняла ножницы, примериваясь сделать последний разрез и разгладить ткань, когда вошла Изабелла в сопровождении пожилого мужчины, с густыми седыми волосами, хищным носом и бледным лицом. Манди видела его однажды до этого, когда стояла в числе зрителей на торжественном проезде в честь коронации и наблюдала за ним, когда он стегнул плетью женщину с ребенком.
Другие женщины, стоящие рядом, тоже внимательно смотрели на гостя. Мужчинам редко разрешалось находиться в личных покоях Изабеллы.
По спине Манди поползли мурашки. Она прижала свою руку к тупому концу ножниц, сосредоточиваясь на прикосновении железа, чтобы успокоиться.
Изабелла вышла вперед, готовясь соблюдать любезность, если произойдет что-то неожиданное.
— Манди, я знаю, что ты хочешь избежать беспокойства, но к тебе пришел важный посетитель. Это Томас Фитц-Парнелл, лорд Стаффорд. Лорд Томас — это Манди де Монруа, с которой вы желали поговорить.
Манди сжимала ножницы до тех пор, пока не почувствовала боль в руке и не появились рубцы на ладони. Некуда было бежать, потому что путь к двери был заблокирован импозантной фигурой ее деда. Кроме того, его люди наверняка находятся в зале. Только встречи с Удо ле Буше ей и не хватает.
Томас Стаффорд уперся кулаками в пояс.
— Я вижу, что ты знаешь меня, хотя я никогда не видел тебя, — сказал он взволнованным голосом.
Манди только лишь пристально смотрела. Это был человек, по правилам которого ее мать выбирала между любовью и послушанием и о ком она редко вообще говорила спокойным тоном.
Его грудь поднялась и быстро опустилась, и в его голосе слышалась агрессия.
— Итак, девочка, не собираешься ли ты говорить? У тебя же есть язык во рту?
Манди сглотнула. И горло было таким сухим, что она подумала, что упадет в обморок.
— Что же тут еще сказать? — воскликнула она. — Да, я видела вас на коронации, когда вы проезжали мимо меня. Да, я знаю мою родственную связь с вами. И как вы поступили до того, как я родилась.
Изабелла смотрела то на нее, то на него.
— Я принесу вина, — пробормотала она и жестом указала на скамейку напротив стены. — Если вам будет удобно, то сядьте, мой господин.
— Спасибо, я постою, — сказал Стаффорд, не глядя на нее. — Я и так высидел в седле весь день.
Лицо Изабеллы вспыхнуло, с высоко поднятой головой она пошла, чтобы принести вино и прогнать шумевших женщин в другую палату, оставив только старуху, которая поддерживала огонь в камине.
— Конечно, это нелегко, — сказал Томас, как бы приглашая Манди к обсуждению этого вопроса. — Что бы я мог еще сделать? Твоя мама была обручена с хорошим человеком по моему выбору и пренебрегла честью семьи ради обычного безземельного рыцаря. Ей было шестнадцать, а в голове — пустые сказки, услышанные от трубадуров… И я пошел за ней, ты знаешь. И приказал ей или возвратиться, или быть наказанной. Она швырнула обручальное кольцо мне в лицо и сказала, что никогда не возвратится.
Манди склонилась над швейным столом, ее ноги снова затряслись, она почувствовала холод и боль.
— Что еще вы хотите знать теперь? — она повысила голос, стараясь найти защиту от своего страха. — Почему мне так трудно, когда у нас одна кровь струится в жилах? Я прожила всю жизнь среди проституток и торговок. Я и сама была проституткой и торговкой, — в отчаянии выкрикнула она.
Рот Томаса передернуло от негодования.
— Я знаю о вашем прошлом.
— От кого, от Удо ле Буше?
Она поняла, что угадала. Она увидела, как поднялись и задергались его брови, а тонкие бескровные губы затвердели от досады.
— Мой источник не так важен. Достаточно сказать, что пока ваша мать жила, о вас заботились и держали на правильном моральном пути. Но после того как ваш отец убил ее, а затем и себя самого, вы сбились с пути из-за недостойного окружения.
Манди засмеялась, но чувствуя только гнев от его ханжеского фанатизма.
— Недостойного, — повторила она, кивнув головой. — Вы так считаете? Я должна признаться, что никогда не находила своего мужа ни на йоту недостойным. Но не могу сказать так о ле Буше, которого вы соизволили принять в свою свиту.
— Да он — ничто! — страстно сказал Томас с несдержанным жестом. — Я могу избавиться от него так же легко, как и нанял. Сейчас он уже отслужил свое.
— Значит, мы все существуем, чтобы служить вашим желаниям, а потом будем изгнаны? Что же тогда вы хотите от меня?
Он пересек комнату; пока не остановился от нее на длине меча, и затем медленно осмотрел ее с головы до ног, как если бы оценивал качество скотины на рынке.
— А ты лучше сложена, чем твоя мать, — признал он. — Хорошие бедра для вынашивания ребенка, и рослая, — хорошо, чтобы это передалось твоим сыновьям.
