— В таком случае начнем сначала, — действительно почувствовал себя более раскованным Борман. — Каковы ваши полномочия? Я имею в виду — реальные.
— От моего впечатления от беседы с вами и от того, что я сообщу руководству НКВД, как только прибуду в Москву, зависит не только нынешнее отношение к вам в Кремле, но и ваше будущее. Такой аргумент не покажется вам слишком скупым?
Борман натужно задвигал бычеподобной шеей, словно пытался вырваться из туго затянутой петли галстука.
— В таком случае вы должны поверить в искренность моих намерений.
— А в ней никто и не сомневается, господин Борман, — все с той же хитроватой иронией заверил его де Лемюр. — Для игры с нашей разведкой у вас осталось слишком мало времени. Да и кандидатура вы для этого слишком неподходящая. То, что происходит Сейчас в «Вольфшанце» и в берлинской канцелярии фюрера, Пас не очень-то интересует. Все, что нам необходимо знать о планах вашего генштаба, мы и так знаем. Думаю, что вас это не шокирует.
— «Красная капелла», предатели-генералы и все прочие... За предателями и провокаторами дело теперь не станет. Эти мерзавцы... — на полуслове запнулся Борман, наткнувшись на презрительноубийственный взгляд «красного». Несвоевременность, несуразность его риторики была очевидной. «Сам-то ты кто? — бессловесно вопрошал де Лемюр. — Кого упрекать вздумал?»
— ...За информаторами — тоже, — окончательно вышиб его из седла русский полушвейцарец.
— Как вы понимаете, я не пытаюсь конкурировать с ними. И не стану требовать денежного вознаграждения за свои услуги. Для меня важно...
— Какие именно услуги вы имеете в виду? — невежливо прервал его де Лемюр.
— Но ведь все равно вам понадобится несколько фактов, которые подтвердили бы искренность моих намерений.
— Честно говоря, с ними я чувствовал бы себя в Москве более уверенным. А то ведь голословными заверениями в том, что Борман — наш, надежный парень, Кремль можно и не убедить.
Ветер, прорывавшийся до этого откуда-то из предгорий Восточных Альпг вдруг утих, и оба почувствовали, что солнце припекает даже сквозь крону. Они с завистью посмотрели на усевшегося спиной к ним в лозе задремавшего рыбака Магнуса.
— Вот вам факт первый, касающийся непосредственно вашего фюрера. Недавно в Россию направлена группа диверсантов с заданием убить Сталина.
Борман выдержал паузу, пытаясь убедиться, что сообщение действительно произвело на де Лемюра надлежащее впечатление. Но агент оставался невозмутимым.
— Убежден, что это не первая такая группа. Достаточно вспомнить страсти по поводу встречи в Тегеране.
— Ошибаетесь, такая — первая. До сих пор диверсионный отдел службы безопасности ни одной группы с подобным заданием в Москву не засылал.
— В таком случае — подробности, — нервно передернул плечами де Лемюр и сжал ручку пивной кружки е такой силой, словно собирался наброситься с ней на собеседника.
— Двое русских. Из военнопленных. Один — с документами майора Советской армии, другой — капитана. Кто-то из них знаком с человеком из ближайшего окружения Сталина. То ли охраны, то ли обслуживающего персонала. Возможно, даже с шофером.
— Фамилии,
— Истинные их фамилии мне неизвестны.
— Не истинные. Это мы установим, — зачастил де Лемюр. — Фамилии, имена, под которыми они прибыли в Москву.
— Не знаю. Видите ли, это секрет диверсионной службы...
— Да что вы говорите?! — съязвил де Лемюр. — Секрет? До чего дошли, а?! От собственного рейхслейтера утаивают. Но, с другой стороны, не будь эти сведения секретом рейха — в чем тогда ценность вашей информации?
— Но не все же сразу! — раскинул руки Борман.
— Ладно, — примирительно согласился разведчик, задумчиво почесав ладонью левую щеку. — Значит, майор и капитан? Это, конечно, уже кое-что. Ошарашите еще какой-нибудь новостью?
— Пока все. Но хотел бы уведомить: когда весной 1943 года Сталин обратился к фюреру с предложением вернуться к демаркационной линии, существовавшей между нашими империями до июня 1941 года, я был одним из тех, кто упорно добивался принятия его условий.
— Теперь это неактуально, — бестактно возразил де Лемюр. — Вряд ли Сталину приятно будет вспоминать о минутной слабости, толкнувшей его на это предложение.
— Но важно, чтобы он знал мою позицию.
— Обещаю: узнает, — неохотно заверил де Лемюр.
— Если бы Сталин вновь обратился с подобным предложением, пусть даже потребовав значительных территориальных уступок...
— Не будьте наивными, Борман, — пристукнул полуопустевшей кружкой по столу русский агент. — Не думайте, что в Кремле садят идиоты, не понимающие, что тут у вас на самом деле происходит. Каково реальное положение вещей. Назовите ваши условия. Чего вы добиваетесь? Политического убежища? Снисходительности, если дело дойдет до международного суда? А до него дойдет, в этом союзники антигитлеровской коалиции будут едины. Гарантищ безопасности на тот случай, если вам удастся найти приют в Испании или Латинской Америке, например в Парагвае? Для них там, в Москве, крайне важно знать, на что вы претендуете, рейхслейтер, выдвигайте ваши условия.
— Вы подсказали несколько вариантов. Каждый из которых, при определенном повороте событий, мог бы импонировать мне. Но пока что склоняюсь к мысли, что Борман пригодится Москве здесь, в послевоенном Берлине. В качестве одного из руководителей рейха. Ведь если уж теперь я, по существу, второе лицо Германии, то потом мое имя и мой авторитет,., словом, Сталин, Жуков, Молотов могут быть уверены, что в Берлине у них есть свой человек — надежный, верный слову.
Борман умолк, вопросительно глядя на де Л емюра. Ему хотелось как-то расшевелить русского, вызвать на более откровенный разговор, выяснить его истинные полномочия.
— Еще до окончания войны я готов предложить кандидатуры на посты ведущих министров. Этот список можно было бы заранее согласовать. В то же время был бы подготовлен и другой список лиц — которых в первые же дни следовало бы изолировать, поскольку они мешали бы нам устанавливать новый режим. То есть я склонен...
— То есть вы претендуете на пост фюрера? — вновь не дал ему излить душу разведчик.
— Вряд ли первое лицо страны может и впредь именовать себя так, — несколько смутился Борман. — Скажем, на пост президента. Или премьер-министра. При всех тех полномочиях, которыми наделен, например, Черчилль.
— Мне кажется, вы не случайно упомянули Черчилля. Ваше восхождение во многом будет зависеть не только от решения Сталина, но и от мнения наших союзников.
— Если русские войдут в Берлин, что, на мой взгляд, почти неизбежно, — их союзники будут считаться прежде всего с мнением Сталина. Что же касается моей репутации внутри Германии...
— ...То это репутация ближайшего соратника фюрера, «преступника номер один», — как уже нередко называют Гитлера в прессе некоторых стран. Поэтому может сложиться впечатление, что вы, господин Борман, всего лишь «преступник номер два». Согласитесь, особых выгод титул этот вам не сулит.
