Скаринар поднялся и отряхнул руки.
– М-да, – сказал он, – никакой фантазии. – И повернулся к Эльге. – Все, можешь идти работать. Тебя проводят. Вечером я загляну, посмотрю, что там с моим панно. А то, знаешь, бунтовщиков много наловили, вся тюремная башня до подвала забита. Ну!
Он подал ей руку.
Проигнорировав жест, Эльга сама встала на ноги и с тенью-стражником за левым плечом заковыляла во дворец.
У дверей в зал ее оставили одну.
Где-то через полчаса ее заколотило. Дрожь не прекращалась, даже когда она, стараясь согреться, накинула на себя накидку, несколько одеял и платков и еще какие-то тряпки. Сидела и тряслась, стучала зубами.
Холод шел изнутри, и унять его было невозможно. Раза три или четыре, кусая губы, она поднималась к панно, но все ее попытки набить хоть один букет, поправить фон, залатать еще Униссой допущенные прорехи, оканчивались бегством обратно на тюфяк, под тряпичный ворох. Листья не слушались, кололись, пальцы мерзли и промахивались по узору, но, главное, в голове, не переставая, звенело: не хочу! Не хочу! Не хочу! Он – подлый убийца! Урод! Убийца! Ненавижу!
Слез не было, холод был.
Солнце ушло из окон. Две девочки-служанки зажгли лампы и принесли подносы с едой. Одна тронула ее за плечо:
– Госпожа мастер, обед.
Эльга не ответила, сидя с закрытыми глазами, и девочка пропала, будто ее и не было. Мир под веками и снаружи был одинаково и холодно темен. Рисунок его казался зыбким, вянущим, теряющим отдельные листья и связки.
Через какое-то время Эльга зашептала:
– Ненавижу. Слышишь? Давай, убей меня, я не сделаю тебе больше ни одного букета. Убей, слышишь? Я серьезно.
– Так, да? – спросила она колонны, когда ничего не изменилось. – Хорошо.
Подтащив к тюфяку лиственный мешок, Эльга запустила руки в его шуршащее нутро и кинула на колени темно-зеленый сухой ворох.
– Смотри.
Она принялась мять и рвать листья. Мстительно, зло, раздирая их по жилкам, напополам, как придется. Осколки дождем падали на пол, она сдвигала их ногой. Вот так, вот так! Никаких тебе приспешников на панно! Никакой тебе радости на расстоянии!
Через какое-то время Эльга вдруг заметила, что даже в раздерганных, раскрошенных листьях все же проглядывает узор. Она хотела было и его смести ладонью, но остановила движение, пригляделась. Потом легко коснулась пальцами кучки, поправила, чуть сместила рисунок, делая его четче.
С букета улыбнулся господин Некис. Командир Некис. Ах, кажется, даже ободряюще подмигнул!
Дальше Эльга уже работала, забыв про холод, голод, боль в бедре, Скаринара. Нет, про Скаринара помнила, но как про тень, мушку перед глазами. Из-под пальцев – туп-ток-ток – на полу вырос лиственный мальчишка, Инник Больгет, глядящий светло и смело. За ним, рядом, встал Беарт Горстро, вздернул подбородок, кладя мальчишке руку на плечо.
Оба из Шимуца.
Выдохнув, пришлось нести еще один мешок и отвоевывать новые плитки, спускаясь с возвышения. Скоро, утекая узором к колоннам, появились Корт-Йорр Хельца и Густар Малесс, поднялись тонколицые женщины и выстроились строем строгие мужчины в горжетах и муландирах. Эльга выкладывала букеты, забыв о времени, чувствуя, как жаром обвевает щеки и лоб, как внутри звенит, поет музыка пальцев.
Еще! Еще!
– Что это за дрянь?
Внезапно появившийся Скаринар оттолкнул ее сапогом и затоптался на букетах. Листья взлетали, будто бабочки, хрустели, осыпались без всякого порядка. В окнах стояла ночь, глубокая, черная. Красным огнем горел под фонарем бересклет.
– Что это?
Скаринар размял, разметал букеты ногами. Потом повернулся к панно.
– Даже не прикоснулась? – наклонившись, он влепил Эльге пощечину. – Хочешь умереть?
– Хочу!
Скаринар щелкнул зубами.
– Обязательно, дорогая моя, обязательно! Но не сейчас. Ты должна… – Он размазал сапогом улыбку командира Некиса по плиткам. – Ты должна сделать мне панно!
– Даже если бы могла…
Эльга не закончила – Скаринар, подскочив, схватил ее за горло.
– Ты сможешь! – зашипел он ей в лицо. – Или я убью всех, кто тебе так или иначе дорог. Всех, кому ты дарила свои дерьмовые портреты. А также всех, с кем ты здоровалась или просто желала долгой жизни. Всех!
– Я…
Эльге не хватило дыхания. Она дернулась. Скаринар встряхнул ее, а затем неожиданно расцепил пальцы. Судорожно дыша, Эльга распростерлась на полу.
– Знаешь что? – щурясь, сказал Скаринар. – Я тебе помогу. Ты говоришь, что тебе не хватает мастерства. Хорошо. – Он поправил висящую на крюке лампу и обошел колонну, постукивая по ней пальцем. – Я нашел решение.
Подойдя к Эльге, мастер смерти хлопнул себя по ляжкам.
– Ну, спроси меня, какое решение я нашел.
– Ка…
Эльга закашлялась.
– Ну, мне и этого «кха» достаточно, – с ухмылкой произнес Скаринар, глядя, как девушка корчится, глушит кашель в тряпках. – А на твой вопрос ответ будет такой. Это самое элегантное решение, какое я знаю. За одну ночь, дорогая моя, ты постареешь на тридцать лет. Если тебе не хватает мастерства, то, думаю, у тебя к утру его появится с избытком. Ведь мастерство, как и опыт, растет вместе со временем, а для тебя оно пролетит совершенно незаметно. А, каково?
Он рассмеялся.
– Я молодец, я умница, утром я пришлю к тебе будущих энгавров и титоров моих вейларов. Надеюсь, тебе уже не составит труда их изобразить. Глядишь, так и до грандаля дорастешь, а? Мечтаешь же стать грандалем?
Эльга посмотрела на Скаринара так, что тот невольно передернул плечами.
– Глупая, – сказал он, – желание меня убить и желание стать грандалем – это разные желания. Хотя в одном они сходятся. Они невыполнимы.
Он захохотал.
Эльга собрала в охапку часть растоптанных листьев и легла с ними. Натянула одеяло под подбородок, отвернулась.
– Ой, я помогу, – сказал Скаринар.
Невидимый, он застучал каблуками сапог по полу. Затем на Эльгу посыпались листья. Шурша, они хоронили ее под собой. Скаринар не остановился, пока не воздвиг над девушкой небольшой лиственный холм. Кажется, распотрошил два или три мешка.
– Вот, – выдохнул он удовлетворенно, – надеюсь, это поможет.
И захохотал снова.
Когда он ушел, Эльге казалось, что смех его еще звенит под сводом. Мне станет сорок пять, подумалось ей. Это больше, чем Униссе. Я, наверное, поседею.
Она почувствовала голод и подалась из лиственной кучи к низкому столику, на котором с утра стояли горшки и блюда. Эльга выбрала жареную курицу с клубнями и уплела больше половины холодной тушки. В сущности, на следующие тридцать лет наелась. Тоже непоследнее мастерство. Затем отпила из кувшина подкисшего молока.
