с парой пустых сумок для того, что богачи считают мусором. К поясу прицепили по кружке. Из общественных фонтанов им пить запрещалось, но часто украдкой можно подбираться и набирать чистую воду в свою посуду.
При свете стало заметно, что сын очень бледен, несмотря на темную кожу, но мужчине было все равно. Ему нужны руки, а второй ребенок был еще слишком мал, чтобы работать в городе, поэтому пусть помогает матери сортировать мусор.
— Что с большим? — поинтересовалась мать, едва взглянув на сына и продолжив разбирать кучу объедков перед собой, в поисках чего-то годного на ужин.
— Мерзнет, — осклабился мусорщик и ткнул Шнобеля, чтобы поторапливался.
— Слови Чувырло, перебирать.
— Сама лови, или будет голодным.
Младший уродился жутко непоседливым, болтливым и назойливым — сущее наказание не только для родителей, а для всех обитателей Ямы. Шнобель не сомневался, что рано или поздно Чувырло точно прибьет кто-то из мусорщиков за его озорные выходки, а этого бы очень не хотелось. Иногда он делает действительно смешные штуки.
— Мое! — орал пятилетка и отчаянно размахивал кипой бумаг, убегая от других детей и кидаясь в них попадающимся под руку мусором потяжелей.
— Чувырло! — позвал Шнобель. — Сюда давай!
Тот мигом примчался, надеясь на защиту старшего брата.
— Я Свисток! — тряхнул он непокорными тугими кудряшками и широко улыбнулся. Не хватало двух передних зубов.
— Придержи жало. Свистком будешь, если не накосячишь сегодня, — дал ему легкий подзатыльник Шнобель. Не подзатыльник даже, а по волосам провел.
— Да-да-да-да-да! — широко улыбнулся тот и чуть ущипнул брата в ответ за предплечье, мгновенно изменившись в лице. – Горячо.
— Хворать не впервой. А что у тебя?
— Мое! — Чувырло отпрыгнул, показал ему язык, свернутый трубочкой, и со всей силой прижал пожелтевшие листы к груди. — Это все мое!
— Да, подавись, — махнул рукой и закашлялся Шнобель, забираясь в мусоровозку, которая тут же тронулась.
Снова раздался свист. Он закатил глаза и пригрозил кулаком Чувырлу, который на здоровенной куче мусора изо всех сил дул в пастуший свисток и размахивал бумагами, провожая их с отцом.
У ворот стояли гвардейцы. Их теперь по всему городу было много. Всех проверяли, кроме мусорщиков, которым все равно при какой власти убирать мусор. Даже если придет новое правительство, меньше гадить от этого не станут.
Чувырло залез на стену и опять истошно начал дуть в пастуший свисток. Один из солдат запустил в него камнем, и он с визгом убежал подальше, сверкая голыми пятками.
— Каждый день приходит, зараза. Поймаю, уши надеру.
— Побрезгуешь или подхватишь какую-нибудь гадость, — фыркнул его товарищ, и они громко заржали.
— Валите, воняет, сил нет, — зажал нос красный, пропуская их повозку.
Работы в засорившемся коллекторе оказалось много, а вот добра, как ожидал мусорщик — мало. Объедки, грязь и никаких монет. Он с досадой плюнул и отвесил подзатыльник сыну, который еле перебирал ногами.
— Че колупаешься там? Вертаться пора! Уже светило ползет.
Из Зеленого Города с наступлением зари следовало уйти, так как богачи не любили, когда в их прекрасные виды на клумбы и статуи врывается что-то портящее картину.
Отец снова хотел его ударить, так как Шнобель едва переставлял ноги и уже зажмурился, предчувствуя, как на него опускается тяжелая рука. Но вместо этого мусорщик придвинул к себе сына и положил ладонь на его лоб.
— Дурной огонь, — озабоченно промолвил мужчина и потащил его к фонтану. — Лакай, пока никого.
Пока Шнобель пил, его отец набрал воды в плотный кожаный сосуд, воровато озираясь, чтобы их никто не заметил.
Им предстояло убирать улицы в Каменном Городе. После пожара можно было неплохо нажиться. Но вместо этого отец направил повозку обратно в Яму. Гвардейцы заставили их вывалить все и перерыть все, что они везли, на случай, если мусорщикам вздумается прихватить что-то действительно ценное, и тогда им светила судьба всех мародеров. Демонстрация хлама и объедков сопровождалась смехом, саркастичными шутками и гримасами отвращения. Привыкшие к подобному мусорщики равнодушно перекладывали содержимое мусоровозки.
Оказавшись за пологом того, что Шнобель привык называть норой, его отец усадил его на лежанку и развел огонь. Вылил воду из питьевого фонтана в металлический чан без одной ручки и поставил греться на собранной из чего попало горелке.
— Сымай шкварки, Шнобель, — велел отец.
— На что? — слабо отозвался тот, дрожа в сильном ознобе.
— Штопать тебя надо. Нечисть смыть, да гнусь погонять.
Шнобель первым делом стянул с себя кусок ткани, заменяющий ему шарф. Потом приступил к остальным лохмотьям. Руки от слабости плохо слушались, а пальцы едва гнулись.
— Че за шняга? — отец подошел и, схватив сына, вывел того на яркий солнечный свет.
На шее у мальчишки был огромный волдырь размером с кулак. Подмышками обнаружилась еще пара… побольше.
Глава 49 - На распутье
Они продвигались вдоль реки, избегая основных трактов, на которых могли быть сенторийские солдаты. О татуировках на теле Дейона напоминали похожие на синяки пятна. Речь его значительно улучшилась, особенно дикция, как и координация. Хотя бегать или прыгать у него все равно получалось нескладно. Он часами шел за лошадьми, а потом с удовольствием часами плескался или носился вокруг лагеря, собирая хворост и таская все, что приглянулось. Только энергии к вечеру у него все равно оставалось с избытком, поэтому каждый день из собранных в лесу материалов Верховный Магистр выстраивал вокруг Императора конструкцию для ускорения поглощения и перенаправления магии в реку. Это приносило хорошие результаты, ведь за десяток последний дней пути не было ни одного приступа.
— Давай-ка сегодня ты поспишь прямо в воде, — промолвил Зандр, задумчиво разглядывая темпораль в руке. — У нас осталось четыре дня, и река сделает крутой поворот на восток, а нам нужно на запад. Мой поглотитель не справится с твоей магией.
— Я справлюсь. Боль идет, — ответил Дейон и затем уточнил. — Уходит.
— Это я заметил, поэтому и предлагаю попробовать…
— Уходит много лун, — помотал головой он, перебивая. — Потом пришла Кира и вы.
— Почему не сказал раньше?
Император пожал плечами.
— Не понимал. Сейчас понял.
Зандр пытался быть суровым наставником, но, как и с Кирой, то и дело выбивался из роли. Он оказался прирожденным учителем и мог часами говорить о принципах магии и ее особенностях. Роберту
