Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 159
посланцев советской власти. Власть ли либерализировалась или писатели деградировали? Ни то, ни другое.
С ростом самиздата и тамиздата положение советской литературы становилось всё более трудным. Печатание таких авторов, как Софронов или Кочетов (или, вернее, одних только таких), становилось скорее вредным для режима, нежели полезным. Слишком очевидными становились ложь и убожество этой литературы в сравнении с вольным русским словом. Ведь доходило уже до того, что роман Кочетова «Чего же ты хочешь» стал настоящим бестселлером в качестве юмористического произведения, его рвали из рук, зачитывали друг другу вслух и хохотали до упаду. Власти фактически оказались перед альтернативой: прекратить книгопечатание вообще как занятие нецелесообразное и даже вредное для режима либо изменить радикальным образом свою тактику.
А насчет выработки тактики современные хозяева литературы – мастера. Прошли времена тупых и ограниченных дилетантов, вроде Жданова. Сегодня режим имеет у себя в услужении настоящих профессионалов, умных, циничных, ловких слуг, отлично осведомленных, всё понимающих и изощренных в методах разложения душ, совращения слабых, тонкого, почти необидного подкупа и не менее тонкого нагнетания страха, создания ощущения собственного бессилия и бессмысленности сопротивления. Достаточно посмотреть, с какой ловкостью эти новые хозяева литературы разделались с группой «Метрополя»: одних репрессировать, других припугнуть, третьих приласкать и издать…
А какой тонкий расчет в печатании Распутина, столь чуждого всему духу советской литературы, что издание его книг кажется почти невероятным. Некоторые даже поговаривают о промашке советской цензуры. Но только наивные люди, совершено не знакомые с работой советской цензуры, могут верить в возможность такой серьезной промашки. Это в условиях-то многократной и многоступенчатой перепроверки и подстраховки? И смешно думать, чтобы рядовой цензор стал рисковать собственной головой и взял на себя ответственность за публикацию такой крамольнейшей повести, как «Последний срок».
Нет, здесь решение принято на самом высоком уровне. Режим нуждается хоть в каких-то точках контакта с населением. На одном насилии и одной лжи долго не продержишься. Не в марксизме же, полностью дискредитированном в России, искать этих точек соприкосновения? Естественным оказывается обращение к национализму, патриотизму, всегда столь сильному в России и неразрывно связанному с православием. Даже Сталин в трудную минуту приласкал Православную Церковь и открыл храмы.
Но пока что всё это лишь первые осторожные шаги. Напечатать-то Распутина напечатали, а вот критику, настоящую и серьезную, о нем запретили. Пусть, кто сам уже дорос до этих идей, их с радостью встретит в этих книгах, а тем, кто еще не дорос, не надо растолковывать. Преждевременно еще. И чревато опасностями. Литература Бабаевских и Кочетовых утратила свою защитительную функцию. Процесс разложения зашел слишком далеко, тлетворный запах уже начали чувствовать все и повсюду, и такими слабенькими духами его не заглушить. Сегодня сказочками о социалистическом рае уже никого не обманешь, нужно попробовать убедить читателя хотя бы в том, что СССР не хуже других стран. Теперь, чем правдоподобнее, тем лучше. Подчеркиваю: правдоподобнее, а не правдивее. И «промежуточные» вполне справляются с этой задачей. У них всё «как в жизни», всё, кроме главного. Не узнаем мы из их книг, что речь идет о стране, где более трех миллионов человек томятся в концлагерях, где в переполненных спецпсихбольницах пытают людей, где во Владимирской тюрьме за несколько недель человек становится дистрофиком, где бастующих рабочих давят танками, где крестьяне фактически являются государственными рабами, где суды чинят расправу над неугодными по указке партии, а тайная полиция прибегает к гангстерским методам, избивая и даже убивая оппозиционеров, где любое проявление несогласия карается как государственное преступление, где гигантский аппарат КГБ контролирует всю жизнь граждан, где марксистская доктрина является общеобязательным мировоззрением и не приемлющих ее объявляют сумасшедшими, где молодежь, собирающуюся для чтения философских сочинений, арестовывают и запирают в дурдома, где возле правительственных учреждений дежурят полицейские и санитарные машины для транспортировки жалобщиков в кутузки и психушки, где Декларация Прав Человека ООН является запрещенным документом, конфискуемым во время обысков, где людей, выступающих за выполнение международных соглашений, подписанных правительством, отправляют в концлагеря, где границы охраняются, как стены тюрьмы, и пытающихся бежать из страны осуждают на 10 лет лагерей, где царит принудительный труд, где мясо и молоко уже стали предметом роскоши, немногим доступным, где алкоголизм стал социальным бедствием, а воровство (у государства) – нормальным явлением, где каждые три дня в среднем приводятся в исполнение два смертных приговора, где создана неизвестная доселе система привилегий, распространяющихся на такие области и такие вещи, которые еще никогда и нигде привилегиями не были, где все важные государственные решения принимаются втайне от народа, а действия властей никем не контролируются, где Центральное Статистическое Управление – самое засекреченное учреждение (а те статистические данные, которые изредка просачиваются вовне, ошеломляют), где ложь стала нормой общественной жизни, а бессовестность – нормой личного поведения.
Нет, совсем другая страна вырисовывается из книг промежуточных писателей. Не уродливый общественный организм, подобного которому еще не производила история, а обыкновенное общество, похожее на все другие, с недостатками, конечно (а где их нет, недостатков?), но ничего страшного собой не представляющее. Именно в этом и состоит функция этой промежуточной литературы: замаскировать бездны.
Программа четко выражена в коротенькой фразе Юрия Трифонова. В своем интервью итальянскому телевидению он сказал недавно (как будто он действительно может давать интервью): «Конечно, в нашей стране есть еще много недостатков, и мы пишем о них». Всего лишь «недостатков»! И – «еще»! То есть эти мелочи («недостатки») постепенно преодолеваются. А главное, критика этих «недостатков» допустима, то есть в стране есть возможность открытых дискуссий. И это действует, потому что это правдоподобнее.
Книги А. Зиновьева, в которых советское общество изображается почти натуралистически, воспринимаются во всем мире как гротескные фантазии, как гиперболизированная сатира, а книги Трифонова или Абрамова – как реалистические. По тому, с какой готовностью западные коммунисты подхватили всю эту промежуточную литературу, как охотно они переводят, издают и пропагандируют эти книги, приглашают для публичных выступлений их авторов, можно заключить, что речь идет о тактике, совместно продуманной и согласованной с советскими правителями. И чутье у них безошибочное. Всё, мало-мальски возвышающееся над ползучим описательством, разрозненно регистрирующим лишь побочное, неглавное, сразу же оказывается неприемлемым. И не обязательно книги, поднимающие большие проблемы советского общества, а просто книги, в которых находит свое адекватное выражение советская жизнь в любом ее аспекте и подлинная атмосфера советского общества.
Наиболее характерен в этом отношении, пожалуй, пример Битова и Аксенова, писателей вовсе не социальных, а скорее интроспективных. Власть была очень заинтересована в приручении этих двух талантливых писателей. Им снисходительно разрешали то, что строжайше запрещено другим, менее
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 159
