Каждый год, лишь только наступает весеннее праздничноеполнолуние, под вечер появляется под липами на Патриарших прудах человек леттридцати или тридцати с лишним. Рыжеватый, зеленоглазый, скромно одетыйчеловек. Это – сотрудник института истории и философии, профессор ИванНиколаевич Понырев.
Придя под липы, он всегда садится на ту самую скамейку, накоторой сидел в тот вечер, когда давно позабытый всеми Берлиоз в последний разв своей жизни видел разваливающуюся на куски луну.
Теперь она, цельная, в начале вечера белая, а затем золотая,с темным коньком-драконом, плывет над бывшим поэтом, Иваном Николаевичем, и вто же время стоит на одном месте в своей высоте.
Ивану Николаевичу все известно, он все знает и понимает. Онзнает, что в молодости он стал жертвой преступных гипнотизеров, лечился послеэтого и вылечился. Но знает он также, что кое с чем он совладать не может. Неможет он совладать с этим весенним полнолунием. Лишь только оно начинаетприближаться, лишь только начинает разрастаться и наливаться золотом светило,которое когда-то висело выше двух пятисвечий, становится Иван Николаевичбеспокоен, нервничает, теряет аппетит и сон, дожидается, пока созреет луна. Икогда наступает полнолуние, ничто не удержит Ивана Николаевича дома. Под вечерон выходит и идет на Патриаршие пруды.
Сидя на скамейке, Иван Николаевич уже откровенноразговаривает сам с собой, курит, щурится то на луну, то на хорошо памятный емутурникет.
Час или два проводит так Иван Николаевич. Затем снимается сместа и всегда по одному и тому же маршруту, через Спиридоновку, с пустыми инезрячими глазами идет в Арбатские переулки.
Он проходит мимо нефтелавки, поворачивает там, где виситпокосившийся старый газовый фонарь, и подкрадывается к решетке, за которой онвидит пышный, но еще не одетый сад, а в нем – окрашенный луною с того боку, гдевыступает фонарь с трехстворчатым окном, и темный с другого – готическийособняк.
Профессор не знает, что влечет его к решетке и кто живет вэтом особняке, но знает, что бороться ему с собою в полнолуние не приходится.Кроме того, он знает, что в саду за решеткой он неизбежно увидит одно и то же.
Он увидит сидящего на скамеечке пожилого и солидногочеловека с бородкой, в пенсне и с чуть-чуть поросячьими чертами лица. ИванНиколаевич всегда застает этого обитателя особняка в одной и той жемечтательной позе, со взором, обращенным к луне. Ивану Николаевичу известно,что, полюбовавшись луной, сидящий непременно переведет глаза на окна фонаря иупрется в них, как бы ожидая, что сейчас они распахнутся и появится наподоконнике что-то необыкновенное.
Все дальнейшее Иван Николаевич знает наизусть. Тут надонепременно поглубже схорониться за решеткой, ибо вот сейчас сидящий начнетбеспокойно вертеть головой, блуждающими глазами ловить что-то в воздухе,непременно восторженно улыбаться, а затем он вдруг всплеснет руками в какой-тосладостной тоске, а затем уж и просто и довольно громко будет бормотать:
– Венера! Венера!.. Эх я, дурак!..
– Боги, боги! – начнет шептать Иван Николаевич, прячась зарешеткой и не сводя разгорающихся глаз с таинственного неизвестного, – вот ещеодна жертва луны... Да, это еще одна жертва, вроде меня.
А сидящий будет продолжать свои речи:
– Эх я, дурак! Зачем, зачем я не улетел с нею? Чего яиспугался, старый осел! Бумажку выправил! Эх, терпи теперь, старый кретин!
Так будет продолжаться до тех пор, пока не стукнет в темнойчасти особняка окно, не появится в нем что-то беловатое и не раздастсянеприятный женский голос:
– Николай Иванович, где вы? Что это за фантазии? Маляриюхотите подцепить? Идите чай пить!
Тут, конечно, сидящий очнется и ответит голосом лживым:
– Воздухом, воздухом хотел подышать, душенька моя! Воздух ужочень хорош!
И тут он поднимется со скамейки, украдкой погрозит кулакомзакрывающемуся внизу окну и поплетется в дом.
– Лжет он, лжет! О, боги, как он лжет! – бормочет, уходя отрешетки, Иван Николаевич, – вовсе не воздух влечет его в сад, он что-то видит вэто весеннее полнолуние на луне и в саду, в высоте. Ах, дорого бы я дал, чтобыпроникнуть в его тайну, чтобы знать, какую такую Венеру он утратил и теперьбесплодно шарит руками в воздухе, ловит ее?
И возвращается домой профессор уже совсем больной. Его женапритворяется, что не замечает его состояния, и торопит его ложиться спать. Носама она не ложится и сидит у лампы с книгой, смотрит горькими глазами наспящего. Она знает, что на рассвете Иван Николаевич проснется с мучительнымкриком, начнет плакать и метаться. Поэтому и лежит перед нею на скатерти подлампой заранее приготовленный шприц в спирту и ампула с жидкостью густогочайного цвета.
Бедная женщина, связанная с тяжко больным, теперь свободна ибез опасений может заснуть. Иван Николаевич теперь будет спать до утра сосчастливым лицом и видеть неизвестные ей, но какие-то возвышенные и счастливыесны.
Будит ученого и доводит его до жалкого крика в ночьполнолуния одно и то же. Он видит неестественного безносого палача, который,подпрыгнув и как-то ухнув голосом, колет копьем в сердце привязанного к столбуи потерявшего разум Гестаса. Но не столько страшен палач, скольконеестественное освещение во сне, происходящее от какой-то тучи, которая кипит инаваливается на землю, как это бывает только во время мировых катастроф.
После укола все меняется перед спящим. От постели к окнупротягивается широкая лунная дорога, и на эту дорогу поднимается человек вбелом плаще с кровавым подбоем и начинает идти к луне. Рядом с ним идеткакой-то молодой человек в разорванном хитоне и с обезображенным лицом. Идущиео чем-то разговаривают с жаром, спорят, хотят о чем-то договориться.
– Боги, боги, – говорит, обращая надменное лицо к своемуспутнику, тот человек в плаще, – какая пошлая казнь! Но ты мне, пожалуйста,скажи, – тут лицо из надменного превращается в умоляющее, – ведь ее не было!Молю тебя, скажи, не было?
– Ну, конечно не было, – отвечает хриплым голосом спутник, –тебе это померещилось.
– И ты можешь поклясться в этом? – заискивающе проситчеловек в плаще.
– Клянусь, – отвечает спутник, и глаза его почему-тоулыбаются.
– Больше мне ничего не нужно! – сорванным голосомвскрикивает человек в плаще и поднимается все выше к луне, увлекая своегоспутника. За ними идет спокойный и величественный гигантский остроухий пес.
