Вашингтон подписал закон 25 февраля 1791 года. А 22 февраля, в день его рождения, в Лондоне вышла первая часть трактата «Права человека» — ответ Томаса Пейна на враждебные французской революции «Размышления» Эдмунда Бёрка. Пейн посвятил публикацию Вашингтону и сообщил, что постарался максимально удешевить издание, чтобы лишь компенсировать расходы на бумагу, как в свое время с эссе «Здравый смысл». В новом труде автор разъяснял преимущества республиканской формы правления и призывал англичан свергнуть монархию так же, как это было сделано во Франции. В Великобритании его обвинили в предательстве, поэтому он бежал во Францию, где в 1792 году был избран в Конвент. Джефферсон помог опубликовать «Права человека» в Филадельфии, а в качестве предисловия было помещено его письмо издателю с выражением радости по поводу того, что кто-то наконец дал отпор «политической ереси, распространившейся среди нас». Это было истолковано как явный намек на скрытый монархизм антиреволюционного трактата Джона Адамса «Размышления о Давиле» 1791 года и вызвало пересуды. Джефферсон направил Вашингтону письмо с оправданиями, но тот даже не ответил — настолько был зол. Еще не хватало, чтобы члены правительства подсиживали друг друга!
Обострившиеся разногласия, грозившие расколоть страну по географическому принципу, вынудили Вашингтона вновь отправиться в дорогу: теперь он намеревался объехать южные штаты и выяснить, действительно ли инициативы Гамильтона встречают сопротивление на местах. Ему предстояло проделать 1816 миль верхом или в экипаже; с учетом плохих дорог он отвел на поездку три месяца. Несколько дней он провел над картой, вымеряя расстояния, планируя время в пути и места ночевок, словно готовился к военной кампании. Наконец в конце марта президентский поезд выехал из Филадельфии. Раб Парис трусил на Прескотте — парадном жеребце, на котором Вашингтон будет въезжать в города. Рядом бежала борзая по кличке Корнуоллис.
Вашингтон нанял большое судно для сплава по реке Северн в Мэриленде, но экипаж оказался неумелым, и в темную бурную ночь, при вспышках молний и раскатах грома, судно дважды садилось на мель. Команда бестолково металась по палубе; президент находился под ней, скрючившись в койке. Этот кошмар длился до самого утра, когда, наконец, они причалили в Аннаполисе и остановились в таверне.
Там состоялось собрание землевладельцев из Джорджтауна и Карролсберга, соперничавших за право возвести на своих участках правительственные здания. Президент обрадовал их: новый федеральный округ расположится на территории обоих районов.
Перед отъездом Вашингтон встретился с Пьером Шарлем Ланфаном, вызвавшимся стать главным архитектором новой столицы, и изучил его наброски. Ланфан намеревался построить резиденцию Конгресса на поросшем лесом холме Дженкинс-Хилл, чтобы центр города был виден с окраин. На другом холме будет заложена резиденция исполнительной власти: оттуда открывается роскошный вид на Потомак и можно будет разглядеть Александрию (а то и Маунт-Вернон). Француз отказался от планировки в виде шахматной доски, подходящей лишь для «плоских» городов, предпочитая диагонали, которые должны были внести разнообразие и сократить расстояния. Ланфан был «братом» Вашингтона по ордену «вольных каменщиков», и в его набросках будущих улиц явно просматривались масонские символы: восьмиугольники, вобравшие в себя крест тамплиеров, пентаграмма, даже сова — символ мудрости. Вашингтон одобрил его идеи и предоставил ему полную творческую свободу.
Президентский кортеж, передохнув недельку в Маунт-Верноне (правда, Вашингтон ежедневно объезжал пять своих ферм), 8 апреля прибыл во Фредериксберг — без предупреждения, чтобы не вызвать ненужный ажиотаж. Зато ричмондцы успели подготовиться к торжественной встрече, а в Питерсберге несколько тысяч встречающих подняли такую пыль, что у Вашингтона потом еще долго першило в горле. Тогда он прибегнул к испытанному трюку — сказал, что покинет город в восемь утра, а сам сбежал в пять.
К донимавшим его заботам теперь прибавилась еще одна: Эдмунд Рэндольф поставил его в известность, что по закону 1780 года, действовавшему в Пенсильвании, взрослые рабы, прожившие в этом штате полгода подряд, автоматически обретают свободу. Трое из рабов Рэндольфа объявили хозяину, что воспользуются этим правом, и генеральный прокурор США теперь давал президенту советы, как обойти закон: достаточно ненадолго вывезти рабов за пределы штата, и отсчет шести месяцев начнется заново. Вашингтон написал Тобайасу Лиру: пусть Марта пришлет кое-кого из слуг в Маунт-Вернон «повидаться с семьей», сама съездит куда-нибудь проветриться, только обязательно в другой штат, а в мае приедет в Маунт-Вернон и выпишет к себе шеф-повара Геркулеса. Только, писал он, «я прошу, чтобы это мнение и этот совет стали известны лишь Вам и миссис Вашингтон». Геркулес заслужил расположение хозяина и пользовался в Филадельфии довольно большой свободой, даже посещал театр и другие места развлечений. Ему было разрешено продавать объедки с президентского стола. Вырученные деньги он тратил на белые шелковые жилеты, трости с золотыми набалдашниками, приобрел себе модную одежду, часы и пряжки для туфель. Он клялся в верности хозяину, но осторожность не помешает…
Пошел дождь и прибил пыль, но при виде толпы, ожидавшей его в Гринсвилле, Вашингтон решил проследовать дальше: отдохнуть всё равно не удастся. Дождь не переставал; теперь экипажи с трудом продвигались по жидкой грязи, и к приемам в городах Северной Каролины успели подготовиться обе стороны. Каждый раз Вашингтон выслушивал приветствие, зачитываемое представителем городских властей, и сам зачитывал ответ, подготовленный майором Джексоном. Потом были торжественный обед и бал.
В Уилмингтон президент въехал на белом коне, приветствуемый звуками оркестра и кликами огромной толпы. Дамы махали ему платочками из окон и с балконов, на кораблях в порту были подняты сигнальные флажки. На бал явились 62 представительницы прекрасного пола. В Джорджтауне Вашингтон побывал на собрании масонской ложи Южной Каролины. В Чарлстон он приплыл на барже, на веслах которой сидели 12 капитанов в парадной форме. Его приветствовали как «спасителя Отечества, уважали как основателя государства и любили как отца, явившегося удостовериться, что его дети счастливы». На вечерний концерт явилось около четырехсот дам, украсивших свои прически повязками, на которых было изображение Вашингтона или слова «Да здравствует президент!» либо «Слава герою!».
Истинный героизм Вашингтону пришлось проявить в Джорджии: приходилось пробираться через рыхлый песок, лошади, включая Прескотта, выбивались из сил. А едва достигнув очередного города, Вашингтон переставал принадлежать себе и не знал ни минуты покоя. В Аугусте он вновь вызвал дамский ажиотаж, однако поездка вовсе не была развлекательной, поэтому он нашел время для серьезного разговора с губернатором и передал ему депеши для отправки испанскому губернатору Восточной Флориды с предупреждением, чтобы тот прекратил укрывать беглых рабов.
В конце мая президентский кортеж повернул обратно.
В это время Джефферсон и Мэдисон отправились в тур по Новой Англии. Вашингтону они объяснили, что намерены собрать гербарий, а Джефферсон еще хотел дать отдых голове и переменить обстановку. Однако на самом деле они намеревались вербовать политических сторонников, особенно в Нью-Йорке, «вотчине» Гамильтона.
