С теперешней свободой перемещений трудно представить, что еще недавно, за железным занавесом Советского Союза, о «заграницах» знали только понаслышке. А мы, недавние выпускники, выезжали за границу довольно часто. Спектакли спектаклями, но и на прогулки хватало времени, а желаний было – хоть отбавляй! Я знал английский и часто помогал коллегам. Однажды спросил по чьей-то просьбе:
– Is there any Zoo or any nursery for animals where I could see exotic funny creatures?[23]
И неожиданно услышал фразу за спиной:
– Why? When you see them near you every day[24].
Я оглянулся и встретил насмешливый заговорщицкий взгляд Виолетты. Её произношение было безупречно, как филигранная балетная техника, когда она в стремительном па-де-буре плыла от рампы, чтобы скрыться в глубине кулис, или победоносно крутила фуэте.
Откуда такой английский язык? Не из люльки же.
Она не забыла наше «чисто английское знакомство», и, нет да нет, называла неприятных её людей «группой забавных зверюшек». Этот разговор стал мне пропуском в её близкое окружение, и мы подружились.
За день до спектакля она прекращала всякое общение, уединялась – готовилась. Каким богам молилась, где черпала вдохновение? Но исчезала шагнувшая за сорок Виолетта, а юная, беззаботная Эсмерадьда встречала первую любовь, и отдавалась ей, и гибла. И зрители несли цветы, кричали «Браво».
Да и в жизни Бовт была яркая, самобытная, харизматичная, только не всех пускала в свой мир. А для нас, в то время близких ей людей, она светила так ярко, что казалось – все должны с восторгом наблюдать её сиянье. Настолько был силен её магнетизм.
По возвращении в Москву вышел случай, как нельзя лучше дающий представление о нашей тогдашней жизни.
Нас с Леной Гусевой, тоже недавней выпускницей училища, стоявшей на распутье между балетом и кино, забрали в милицию, когда мы шли по улице Горького из ресторана ВТО. Что не понравилось стражам порядка? Возможно – слишком зарубежный вид, или то, что мы были слегка навеселе? Спросили документы. Паспортов с собой не было, и отвели в отделение.
– Вы мне ответите за этот произвол, – грозила Елена. И вдруг нашла последний аргумент. – Пустите немедленно к телефону, я позвоню Бовт.
К телефону не пускали, смотрели удивленно.
– Да, мы расскажем, всё расскажем Бовт, и вы тогда ещё попляшете, – подхватил я.
Наверное, их как-то зацепило, и капитан, всем видом показывая, что никто им не указ, спросил:
– А кто он, этот ваш Бовт?
Я гордо выпрямился и прищурил глаза, что означало, чуть ли не презрение к его неведенью:
– Бовт?! Вы не знаете, кто Бовт?! Она народная артистка Советского Союза. Гордость советского балета.
Милиционеры переглянулись и решили позабавиться. Нам дали позвонить. Теперь уже я клял себя за бредовость звонка и беспокойство, что мы ей причиняли.
Но Виоле было не важно, кто виноват – ведь друзья оказались в беде. И она приехала, невысокая хрупкая блондинка. Без тени макияжа, в простом и строгом пальто. Совсем не та прима, царица сцены, что возникала в свете рампы. Но не нужны ей были ни софиты, ни какой-то антураж. И никакие документы с перечислением регалий. Всё было, как в третьем акте «Лебединого», только что сотрудники не танцевали. Она поговорила с кем-то, быстро и негромко, и вскоре сказала нам: «Пойдемте».
В ней чувствовался такой класс, что далёкие от искусства милиционеры притихли и уважительно провожали нас до выхода. А капитан попросил билетик на её спектакль.
Время шло. Я поступил на заочное факультета журналистики МГУ. Не с тем, чтоб поменять профессию, скорее – было интересно.
А Виолетта становилась всё старше. Она по-прежнему царила на сцене, но лишь сейчас я понимаю, как её становилось всё трудней.
Мы с ней встречались, говорили. Ей виделось вокруг все больше недоброжелателей, а, может, так оно и было. Порой она, для большей конспирации разговора, переходила на английский, и, думая, что шепчет на ухо, сводила звук до шелеста. Слов разобрать было нельзя, только ясен был общий настрой. Но я не мог не поддержать её:
– Да, Виола, конечно. Мы что-нибудь сделаем.
В балете Бурмейстера она была великолепной Жанной д`Арк. Но, как отреклись от Орлеанской девы после одержанной победы, так Виолетта, завершив свой звездный путь, оказалась в театре ненужной.
Её пригласили на центральное телевидение вести передачу «О балете». Она не смогла. Ведь рассказывать о том, насколько удачно другие артистки создают образы и владеют балетной техникой, не то, что воплощать эти образы самой.
И она уехала в Америку. У неё оказались родственники в Колумбусе, штат Огайо. Перед отъездом вызывали в КГБ. Опять пришла пора доказывать и объяснять.
– Что же вы в анкетах не писали, что родственники за границей? – пытали её.
– Мне так посоветовали.
– Кто? – добивались в КГБ.
– Ваши люди, – неизменно отвечала Бовт.
И её отпустили. Ведь наступало время перемен, и она улетела в порывах его ветра. Взяв только чемоданы фотографий, рецензий, тряпичных кукол, что дарили ученицы.
Я думал повидать её, когда ехал в Соединенные Штаты в 1995 году. Но её уже не было в живых. Умерла. Вспорхнула вольной птицею туда, где звездам не тесно.
Только, уж поверьте, не для всех.
Теперь я живу за городом. Когда в Подмосковье приходит весна, я беру свою собаку и по проселочной дороге иду к лесу. Ветер шелестит листвой деревьев. И мне отчетливо слышится незабываемый голос из прошлого. Я говорю тогда:
– Конечно, Виола, конечно.
Последняя поездка Шурочки
У причала морского порта города Находка величаво, этакой крепостью, стоял белоснежный океанский лайнер «Феликс Дзержинский».
Ждал он необычных пассажиров. Команда готовилась встречать гостей радушно и тепло. На борт должны были взойти московские артисты – балетная труппа театра имени Станиславского отплывала на гастроли в Японию. Из Москвы в Хабаровск они летели, на поезде приехали в Находку, чтоб за два дня приплыть на теплоходе в Йокогаму. О том, что Японское море неспокойно всегда, а осенью подвержено штормам, москвичи не думали.
Японцы без ума от русского балета. В последние полгода на спектаклях театра всякий раз был кто-то от японской стороны. Мистер Кудо-сан, правая рука импресарио, стал в труппе почти своим. Он досконально изучил репертуар. Японцам очень нравились «Корсар», «Снегурочка», «Эсмеральда». Однако, как на предыдущих гастролях, хотели видеть только «Лебединое озеро». Алексей Чичинадзе, главный балетмейстер, пытался разобраться:
