доверять. Они поддерживали белое движение, воевали на стороне Гитлера. Ничего, после сегодняшнего от здешней вольницы не останется и следа… – он вскинул бровь:
– Можно. Но, уверяю тебя, один залп танкового батальона разнесет к чертям и мост и толпу бунтовщиков. Те, кто ринется в реку, станут добычей пуль мотострелков… – ручка двери задергалась. Робкий девичий голос позвал:
– Ваш завтрак, товарищи… – Наум Исаакович усмехнулся:
– Не прошло и полугода. Что поделаешь, юг. Они все здесь ленятся, черти… – Саша поднялся:
– Сидите, товарищ Котов, я за вами поухаживаю… – юноша распахнул дверь. Эйтингон даже не понял, как все случилось:
– Маша… – мальчик шагнул вперед, – Маша, что ты… – загремела посуда. Саша, схватившись за лицо, зашипел. Горячий кофе плеснул на половицы, вслед полетели вазочки со сметаной, тарелки с омлетом, рассыпалась алая клубника. Эйтингон едва успел отклониться от летевшего ему в голову стального подноса. Дверь захлопнулась перед носом пытавшегося распрямиться Саши. Поднос высадил окно, зазвенело разбитое стекло. Поскользнувшись на клубнике, Саша свалился на порог.
Подскочив к окну, хрустя осколками, Эйтингон заорал: «Задержать официантку, немедленно!».
Над разломанными кусочками соты озабоченно вилась пчела. Солнце поднялось, в траве вокруг курятника защелкали кузнечики. Черная дворняга Андрея Андреевича, стуча хвостом, положила голову на колено Джону:
– Попрошайка, – он дал псу корочку пшеничного хлеба, – меда тебе нельзя, не вздыхай так… – потрепав собаку за ушами, он повернулся к племяннику:
– Хорошо, что документы у тебя с собой… – герцог проверил паспорт, военный билет и остальные бумаги советского немца Миллера, – выходишь в эфир в последний раз, и отправляешься за нашим неприкосновенным запасом…
Оставшееся после побега из Москвы золото и купленные Машей в Ростове кольца герцог держал под полом их съемной комнаты, в жестяной банке, расписанной потускневшим горохом. При себе Джон не носил ничего, как он выражался, подозрительного. Рука потянулась к внутреннему карману рабочей куртки:
– Кроме обреза… – обрез он получил вчера от Андрея Андреевича, – но в нынешних обстоятельствах не стоит разгуливать без оружия…
По глазам племянника Джон видел, что юноша не согласен с его решением. Теодор-Генрих быстро и толково рассказал ему о жизни в ГДР, службе в армии и учебе в Москве:
– Плохо, что ты вышел из тени… – герцог затянулся папиросой, – потому что там… – он махнул в сторону центра, – тоже не дураки сидят. Здесь не Рига, прибалты наперечет. Я, например, – Джон невесело улыбнулся, – но, думаю, в Комитете узнают твой голос. И в Лондоне тоже узнают… – Генрих смутился:
– Я понимаю, что мама будет волноваться, – пробормотал юноша, – но, дядя Джон, я не мог иначе… – Джон вспомнил окопы у Мадридского университета:
– Мы с Меиром тогда были немногим старше его. Меир переходил линию фронта, а потом улегся с винтовкой рядом со мной. Он тоже не мог иначе… – герцог кисло отозвался:
– Я все понимаю, но если тебя расстреляют, то твоя мать… – он оборвал себя:
– Ладно. Никого не расстреляют, я об этом позабочусь. По крайней мере тебя… – юноша поднял голову:
– Дядя Джон, – племянник подался вперед, – но если танкисты перейдут на нашу сторону? Здесь всего двадцать пять километров до Ростова, восстание перекинется на большой город, на донбасские шахты… – Джон потушил окурок в сварганенной механиком латунной пепельнице:
– Никуда оно не перекинется, – отрезал герцог, – либо демонстрацию расстреляют сегодня на мосту, либо пропустят к зданию горкома и расстреляют на площади… – племянник все не сдавался:
– Но люди узнают, – горячо сказал Теодор-Генрих, – люди на западе узнают, что случилось… – герцог покачал поседевшей головой:
– Во-первых, тебя глушат. Во-вторых, если даже в Лондоне или Нью-Йорке тебя услышат, Новочеркасску, милый мой, от этого ни жарко, ни холодно, как говорят в России… – Джон думал о новостях, полученных от племянника:
– Откровенно говоря, о них мне совсем не хочется думать, – герцог вздохнул, – но, что называется, ставь благо государства выше собственного блага, то есть интересов семьи…
Теодор-Генрих рассказал, что видел Густи у колонн Большого театра:
– Она встречалась с Пауком, кузеном Марты… – герцог потер обросший щетиной подбородок, – судя по всему, она была с ним на короткой ноге, даже очень короткой… – он предполагал, что Густи работает в посольстве:
– Джеймс, то есть Мэдисон, больше не приходил на встречи с Генрихом в Нескучный Сад, тайник от фонтана исчез, на сигнал тревоги от Генриха никто не ответил, а наша записка попала в руки КГБ. Все сходится, черт его подери, все укладывается в схему… – он все равно не мог поверить в предательство племянницы:
– Хотя схема старая, – хмыкнул герцог, – в медовую ловушку попадаются не только мужчины. Густи видная девушка, но красавицы зачастую бывают более одинокими, чем невзрачные моли… – он подумал о миссис Вере:
– Джеймс не пришел на рандеву потому, что русские его похитили, – понял герцог, – но о Теодоре-Генрихе он ничего не сказал, иначе бы парень сейчас здесь не сидел. Ладно, пусть они с Машей сматываются отсюда быстрее ветра. Моторку он водить умеет, все у них получится… – учитывая сведения о Густи и сестрах Левиных, герцог намеревался пробраться обратно в Москву:
– Парень, которого ты видел, – сказал он племяннику, – не Левин. Девчонки дяди Эмиля считают его своим братом, но он сын товарищей Волка по партизанской борьбе в Италии… – герцог допил чай:
– Значит, Алексей Иванович погиб, – он помолчал, – жаль, он был хороший человек. Но я теперь, милый мой, обязан вывезти из России Левиных… – Генрих хмыкнул:
– Судя по их виду, они приближены к… – юноша покачал пальцем над головой, – Кепка, кажется, вовсе не в опале, а на коне. Левины носят импортную одежду, дядя. Они могут работать на КГБ… – Джон зевнул:
– Если бы Павел работал на КГБ, он бы не рискнул дракой в мужском сортире. Нет, милый мой, так называемый Бергер обосновался на серой стороне жизни, что мне очень на руку… – Генрих стащил у дяди папиросу:
– Вы так и не сказали мне, как вы поняли, что я в Москве… – дядя подмигнул ему:
– Мария тебя видела… – племянник зарделся, – в метро, и описала мне. Она девушка внимательная, как ее отец, она тебя узнала… – Генрих отозвался:
– Я думал, что она на кого-то похожа, но не мог понять на кого… – Джон потрепал его по плечу:
– На отчима твоего, милый мой. Вези ее под родительское крыло и сам туда возвращайся… – он потянулся, – а у меня есть дела в СССР…
Стукнула калитка, пес Андрея Андреевича встрепенулся. Собака утробно залаяла, забеспокоились куры, хлопая крыльями. Ее светлые волосы растрепались, на щеке виднелась царапина. Белый, с кружевными оборочками, фартук официантки испачкала грязь. Девушка тяжело дышала:
– Дядя, – отчаянно крикнула Маша, – Кепка здесь! Я видела его в военном городке. Гурвич тоже здесь, нам надо… – Генрих поднялся:
– Кузина Мария… – она жарко покраснела, – кузина Мария, здравствуйте…
Солнце блеснуло в голубых, ярких глазах девушки. С юга, от реки, донесся рев танковых моторов.
Наум Исаакович не собирался навещать горком партии, куда направилась московская делегация. Запершись в комнате, снабженной полевой рацией, он велел себя не беспокоить. Линия шла из первого военного городка прямо к танкистам генерала Шапошникова. Согласно приказу Плиева, подразделение блокировало мост, ведущий к центру города:
– Докладывайте обстановку каждые десять минут, – велел Эйтингон генералу, – ваша задача не пустить шествие дальше берега реки…
Фальшивую официантку, как оказалось, звали Марией Мяги. Девушку на территории городка не отыскали. Эйтингон неотрывно смотрел на черный телефон, обслуживающий внешнюю линию:
– Она не дура, здесь оставаться. Разоблачения она не ожидала, но она спортсменка, у нее отличная реакция… – перед ним лежал исчерченный стрелками и датами лист и увеличенные, сырые фотографии вчерашней демонстрации. Чутье в очередной раз
