Постепенно прибыли в Теплиц и все калишские наши гости, бывшие уже прежде в Лигнице и в Доманзе, в том числе и прусский король. Однажды, сидя в этом обществе за обедом у австрийского императора, я шепнул гросс-герцогине Мекленбургской, что мы – точно труппа странствующих актеров, переряжающихся по мере прибытия в каждый город.
Впрочем, общество наше в Теплице увеличилось еще несколькими новоприезжими: эрцгерцогом Карлом, князем Меттернихом, нашим послом при Венском дворе Татищевым, графом Коловратом и несколькими немецкими принцами с их свитами. Город был набит битком. Венцы с некоторым неудовольствием и даже страхом ожидали этой встречи обоих императоров, опасаясь за сравнение.
Контраст был в самом деле поразителен. Рядом с одним из красивейших мужчин в мире, исполненным силы нравственной и физической, являлось какое-то слабенькое существо, тщедушное и телом и духом, какой-то призрак монарха, стоявший по осанке и речи ниже самых рядовых людей.
Нужна была вся вежливость и ласковая приветливость императора Николая, чтобы утаить от зорких глаз австрийцев, сколь он изумлен этою фигурою; но его обращение с Фердинандом, всегда предупредительное, дружеское и даже почтительное, вскоре привлекло к нему сердца всей австрийской свиты и в особенности молодой императрицы, которая оценила с благодарностью трудное положение нашего государя.
Можно смело сказать, что его австрийский сотоварищ был высшей ничтожностью и как бы совсем не существовал. Он едва даже мог удерживать в памяти наши фамилии и на все, что мы ни старались говорить ему с видом, будто бы не примечаем совершенной его ограниченности, отвечал лишь полусловами, совсем не клеившимися с предметом разговора.
Но тем благороднее и величественнее было зрелище, даваемое свету австрийскою нацией и управлявшими ею министрами. Все благоговело перед троном, почти пустым; все соединялось вокруг власти, представлявшей один призрак монарха. Все управления и начальства следовали по пути, указанному покойным Францем, которого боготворимая память парила, как благотворная тень, над их решениями и действиями.
Князь Меттерних продолжал всем руководить, разделяя заботы правления с графом Коловратом, более занимавшимся финансовою частью, и с графом Кламмом, заведовавшим военными делами. Этот триумвират сосредоточивал в своих руках истинную императорскую власть; все про него знали, и все, однако же, скрывали это от самих себя, делая вид, что повинуются только воле императора.
Тем же самым высоким духом почтения и преданности к его особе дышали все сословия, начиная от членов царственного дома и до последнего крестьянина: слыша их слова и видя усердие, можно бы подумать, что ими управляет человек, вполне достойный стоять во главе их прекрасной страны.
Но сколько это ни представлялось почтенным и достойным удивления, такой порядок вещей ничем не упрочивался в настоящем, и гроза висела над его будущим.
Меттерних, эрцгерцоги Иоганн и Карл и молодая императрица обратились к благородному и твердому характеру нашего государя, ища в нем покровительственной опоры, и предались ему с безграничною и самою чистосердечною доверенностью. Император Николай свято помнил данное им Францу обещание быть попечителем его сына и оплотом его империи.
Он с обычною ревностною своею деятельностью выслушивал все поверяемое ему австрийскими министрами и от искреннего сердца помогал им своими советами. Для него уже не существовало тайн в австрийской администрации, и все радовались этому благодатному и могущественному покровительству.
В Теплице собирались к обеду почти всегда у Австрийского императора, который, принимая у себя, скорее походил на мебель, чем на хозяина. Вечером иногда бывали в театре, а потом день оканчивался всегда в салоне вод танцами или концертами в присутствии всех монархов и принцев, императриц и принцесс, кроме только Фердинанда, редко тут появлявшегося.
Однажды вечером, когда и он там показался, я побежал доложить о том государю, разговаривавшему с кем-то поодаль. Его величество тотчас поспешил навстречу Фердинанду и приветствовал его глубоким поклоном; но бедный юродивый, незнакомый даже с обыкновенными светскими приличиями или чуждавшийся их из неодолимой робости, отвечал государю одним едва заметным наклонением головы и в ту же минуту отвернулся от него.
Сама императрица наша, сколько ни старалась приучить его к себе, никак не могла в том успеть.
Под Теплицем собраны были гусарский полк имени императора Николая, один уланский полк, несколько батальонов пехоты и немного артиллерии. После римско-католической обедни, отправленной в палатке, среди очаровательной долины близ города этим войскам сделан был смотр.
Фердинанда посадили на лошадь со всеми предосторожностями, употребляемыми для какой-нибудь трусливой дамы. Он поехал вперед шагом, не обращая ни малейшего внимания на русского императора. Потом войска прошли церемониальным маршем перед ним и перед обеими императрицами, сидевшими вместе в коляске. Наш государь ехал впереди своего полка и, отсалютовав, как простой полковник, подскакал к австрийской императрице с почетным рапортом.
Несколько дней позже было произведено в честь нашего государя в двух милях от Теплица нечто вроде ученья-маневров, при которых австрийский император не присутствовал.
В другой раз император Николай, в блестящем венгерском мундире, учил свой гусарский полк на Кульмском поле, где за двадцать один год перед тем гвардия его брата положила первую основу дальнейших успехов союзников. К этому ученью приехали обе императрицы, августейшие сестры государыни, и Прусский король, и государь представил свою супругу полку, разговаривая и шутя с простыми гусарами, к крайней их радости.
Фердинанд, заставив себя с полчаса дожидаться, явился наконец в коляске, и приближенным лишь с большим трудом удалось уговорить его сесть на лошадь, чтобы проехать перед фронтом и принять честь от полковника, что, впрочем, он сделал, тоже не обращая внимания на этого полковника-императора.
Но когда полк развернулся, чтобы пройти перед Фердинандом церемониальным маршем, он вдруг удалился, и ничто уже не могло убедить его вернуться. Государю пришлось провести полк перед императрицами, возле которых стал король Прусский.
Позднее прибытие Фердинанда к ученью, уклонение потом сесть на лошадь и, наконец, непостижимый каприз, увлекший его с места в ту самую минуту, когда его присутствие тут было всего необходимее, крайне огорчили и смутили бесподобных австрийцев, еще более страдавших от нелепостей своего монарха при сравнении его с нашим императором.
Покойный Франц еще в 1813 году предположил воздвигнуть на Кульмском поле памятник в воспоминание одержанной там победы, но исполнение этого намерения отчего-то замедлилось. Теперь Меттерних приготовил торжество, долженствовавшее осуществить эту мысль и для которого не могло быть выбрано пристойнейшей минуты.
На месте, где предназначалось воздвигнуть памятник, поставили модель его в настоящих размерах, а вокруг собрали все находившиеся в окрестностях войска. К предстоящему торжеству стеклось все теплицкое население и явились вместе священники римско-католический, лютеранский и один православный[339], а также выписанные из Петербурга дворцовые гренадеры из числа сражавшихся и раненых в Кульмском бою.
