– Кажется, мы можем идти вдоль Скривия? Так даже удобней, – предложил Вил.
– Нет… не всегда. Идти вдоль русла горной реки местами очень трудно, поэтому нам лучше держаться торговых путей. Бьюсь об заклад, с ними мы скоро выйдем к прямой дороге на Геную.
Вил согласился.
Дети еще на некоторое время задержались, дабы полюбоваться видами. От цели их отделяло самое последнее препятствие, и оттого предвкушение их возросло. Хотя ожидавшие впереди горы зловеще ощетинились на путников, все же перевал был короче, чем альпийский. Да и сами горные кряжи были пологими, а между ними простирались узкие долины, устланные блекло-зелеными деревцами с круглыми верхушками. Это были гибкие деревья, с мягкой древесиной, и от порывов свежего ветра листья поблескивали серебристой обратной стороной. Но Вил тосковал по родным высоким елям и раскидистым дубам.
Они отошли от селения и целый день взбирались на гору, следуя, по совету Петера, хорошо проторенными дорогами коробейников. На следующее утро Вил проснулся от странного запаха. Он глубоко вдохнул и задержал дыхание.
– Хм? Эй, вы все, проснитесь. Чувствуете запах?
Товарищи открыли глаза и послушно потянули носами холодный утренний воздух. От чудного запаха приятно защекотало в ноздрях, и дети повскакивали с постелей и высоко задрали носы.
– Верно, пахнет чем-то необычным, – кто-то проговорил.
Петер вытянулся и вдохнул бодрящий солоноватый воздух.
– Ах, киндер, – улыбнулся он. – Сегодня благословенный день… воистину благословенный. Чувствуете, ветер дует с юга, агнцы мои дорогие, с моря. Дышите вволю этим морским воздухом.
Дети ликовали и резво плясали у дороги.
– Море, море! Мы пришли к морю!
Быстроногие дети ликуя помчались по крутой тропе. Они взбирались все выше, свистели на все лады и припевали по пути, совсем не замечая густого леса, окружавшего их со всех сторон. Они пыхтели, кряхтели, но упорно держали путь вверх, невзирая на острые камни, и узловатые корни деревьев, от которых тонкие башмаки и обмотки на подошвах изрывались в клочья.
Тропа привела их к двум Лигурийским замкам, возвышавшимся друг напротив друга, но, ко всеобщему облегчению, они спокойно прошли между подозрительными стражниками на бастионах. Однако, когда в тот же вечер они подошли к деревне Брусалья, их поджидал отряд солдат. Ходили слухи, что в то время какие-то дети обкрадывали тамошние земли, и отряд Вила с чужеземцами-детьми вызвал подозрение. Но, как всегда мудрый и хитрый, отец Петер тут же призвал на солдат осуждение небесного гнева, и благодаря полившему невесть откуда ливню крестоносцы остались на свободе.
Вечером четвертого дня в горах Вил приказал разбить стоянку на поляне, покрытую пушистой травой и крохотными цветами. Хвороста долго искать не пришлось, и еще до темноты дети уютно сгрудились у костра. Петер уселся на мягкой траве и погладил верный посох. Он вспомнил о Георге и тяжко вздохнул.
– Дети мои, а впрочем, мне надобно звать вас уже «мои юные господа и госпожи». Думаю, завтра утром, или по крайнему, через день мы должны спуститься к порту Генуи, и вы узрите самое невероятное и не поддающееся уразумению. Вы увидите воду, которая простирается и протирается даже туда, куда уже глаз не видит.
Один из крестоносцев воскликнул сбоку:
– А затем – в Иерусалим!
Все дружно закричали «ура»!
Петер вздохнул.
– Я не знаю, как Господь уготовил вам достигнуть пределов Палестины, но должен снова напомнить, что, подобно Моисею, я в Землю Обетованную с вами не проследую.
Поднялся целый шквал возражений. Гертруда вскочила на ноги и жалобно протянула:
– Прошу тебя, Петер, прошу, идем с нами! Мы так много уже прошли вместе!
Теперь все крестоносцы поднялись с земли и окружили усталого старика. Многие дергали его за рясу и просили остаться с ними.
– Нет, мои драгоценные агнцы, нет. Я и прежде уже говорил вам, что тело мое обветшало и поизносилось. Я отпускаю вас во время благодатное: служил вам, как мог, бывало, и подводил также, но настал черед иным ветрам нести вас дальше, а мне – остаться.
Большие соленые слезинки скатывались по щекам Карла, да и Вил не стеснялся и не прятал заплаканных глаз. Оба они вспомнили тот далекий день в Майнце.
– Как нам уговорить тебя? – сдавленно проговорил Вильгельм. – Может пообещать что-либо или дать обет, дабы ты изменил свое решение?
Петер покачал головой.
– Нет, мой добрый друг, я должен оставаться здесь и молиться о душах наших друзей. Думаю, я вернусь к брату Чиво, дабы совершать молитвы вместе с ним.
Старик замолчал и осмотрел тревожные глаза, уставленные на него. Он тщательно взвесил слова, которые собирался произнести, и неторопливо начал:
– Meine kinder, мне нужно сказать вам кое-что. Верно, каждый из нас надеялся и клятвенно обещал ступить на Святую Землю.
Дети согласно закивали.
– Наш путь был и печальным и радостным, порою – ужасным, порою – чудесным, разве нет? Каждый из нас страдал, но и получил благословение. Думается мне, пережитое нами в странствии принесет, – и уже принесло – добрый плод.
В наших невзгодах я вижу любящие усилия небесного Садовника, который Своими стараниями превратил наши черствые, бесплодные сердца в благодатную почву Господню. Он словно насадил в каждом из нас виноградные лозы с душистыми и сладкими ягодами. И… вам не надо идти за море, дабы ступить на Божью Землю, ибо она находится в вас самих.
Карл вскочил на ноги.
– Петер? Мы столько прошли, мы не повернем обратно.
– Верно, сынок, ты правильно сказал, и я говорю о том же: мы столько прошли, и именно наше странствие послужило Спасителю для Его благой цели. Его царство теперь упрочнено – в ваших сердцах.
– Я понимаю теперь смысл твоих слов, – медленно отозвался Вил. – Однако я хочу узнать: может Он позволит нам ступить и на землю Палестины? Мне так хочется взять горсть той благословенной земли и поднять ее к небесам.
Дети восторженно захлопали.
Петер сделал все что мог, и не собирался мешать им. Он доверился непостижимому провидению незримого Бога.
– Я не стану повелевать вам, что делать, возлюбленные мои. Только помните: я всегда буду вспоминать в молитве ваши имена.
* * *
Утром в их сон прокрался нежный птичий щебет. Петер заворочался под одеялом, кашлянул и потер сонные глаза. Все было как обычно. Дети потягивались и зевали, понимая, что впереди их ждет новый день и новый переход, но оттягивая его наступление. Костер превратился в кучу золы и тлеющих угольев. С их мерцающей поверхности вдруг отделилась стремительная искорка и легко вспорхнула вверх. Она мелькнула в густом сером тумане и исчезла меж деревьями.
Вдруг из лесу донесся чей-то смех, и пугливые птицы сорвались с насиженных веток. От трепета крыльев проснулся Вил и рывком поднялся с постели. Он прислушался: казалось, за пределами поляны кто-то сдержанно посмеивался. Юноша выбрался из одеяла, стал посреди росистых трав и прищурился навстречу слабому свету нового дня. Он расталкивал Карла и Петера со сна, как вдруг над туманом проревел раскатистый насмешливый голос.
