извечный бег... Нет, все это только кажется! Ничему и никому нет до него дела, и сто́ит сделать всего лишь один неверный шаг, как он полетит вниз, разбиваясь по пути о бесконечные каменные ребра. Но уж зато там, внизу, он ничего не будет чувствовать. Ни-че-го!.. Как это просто! Впрочем, смерть, вероятно, всегда проста. Прекрасна в своей сложности только одна жизнь. Почему лишь сейчас, оставшись наедине с этим белым миром безмолвия, он так ясно почувствовал, до чего же она нужна ему, жизнь, с ее любовью и ненавистью, с поражениями и победами, со слезами матери и робкими улыбками Нафисат?..
Густой туман плыл над ущельем, похожий на многоводную холодную реку в разливе. Замечал ли он это раньше? Нет, никогда! Все, что он видит сейчас, — все впервые: и синева неба, и серебряная гряда хребта, и свинцовая змея горного потока, прорезающего белый саван ущелья, где-то там, внизу.
От плотной, слитной толщи тумана вдруг оторвался острый клин и, затягивая ближние утесы, поплыл кверху, к небу. Магомет проводил его долгим взглядом.
«Сжалься надо мной, Кинжал, — сам того не замечая, мысленно говорил Магомет, — я — не враг, я — друг твой, горец, так помоги мне сберечь остаток сил, чтобы достичь твоей вершины. Один только я знаю, как крут твой нрав, но я никогда не боялся тебя, я тебя приручил, Кинжал, помоги мне дойти до цели...»
Онемевшие губы его слегка шевелились в этой беззвучной мольбе.
Услышал ли ее камень?
...Еще совсем немного — и Магомет ступит на вершину Кинжала. Еще совсем, совсем немного...
Удивительная радость высоты охватила его. Что может сравниться с этой радостью приближения к вершине, какое другое чувство? Сколько уж раз испытал он его, и каждый раз по-новому, как что-то еще не изведанное. И там, на самом верху, силы возвращались к нему, — какие-то неизбывные новые силы, и с жадностью от вдыхал сладкий воздух высот.
И вот они снова встретились — он и вершина горы Кинжал. Немая, гордая вершина. Встретились в третий раз в жизни.
Магомет отер со лба пот, огляделся вокруг. Под ним дыбились и сияли нетронутыми снегами давно знакомые, с детства знакомые горы. Казалось, они подпирают собою синий купол неба, и нет им конца, и весь мир состоит из этих красивых белых великанов, и никогда уже он, Магомет, не покинет их, потому что некуда ему теперь податься: внизу враг!
А с Орлиного гнезда, где он оставил своих провожатых, в упор на него глядели дула автомата и винтовки, как два глаза, в которых нельзя прочитать ничего, кроме смерти. Он видел эти две зловещие точки, они словно гипнотизировали его, притягивали холодом своего металла и напоминали: выбирай, смерть или жизнь? Ну, выбирай!
Но он давно уже выбрал.
«Нет, — думал он, и ощущение победы кружило ему голову. — Нет, напрасно вы задираете свои головы в шапочках с эдельвейсами — вам сюда не подняться! И если вы все еще надеетесь увидеть над Кинжал-горой свой флаг с паучьей свастикой, — этому не бывать!»
Он сам испугался своего громкого смеха, неожиданного, радостного смеха, звонко раскатившегося в горах. Чему он радовался?
Победе!
— Я победил вас! — крикнул он, сам не узнавая своего голоса. — Я обманул вас! Вот он, ваш флаг, смотрите, ловите его, — ну! Ловите же эти грязные тряпки!..
В исступлении он с треском рвал фашистский флаг и швырял вниз лоскуты, которые, как подбитые птицы, цеплялись за острые выступы скал и там замирали, поверженные. И, швырнув последний клочок, Магомет бросил ему вдогонку металлический флагшток, застучавший по камням.
Выстрелы эхом отозвались в горах.
Пуля вонзилась в грудь, и горячая кровь тяжело поползла по заснеженным камням вершины.
— Ах, проклятье, как рано! — прошептал Магомет. — Я сделал все, что мог, но так хотелось бы пожить еще хоть самую малость, хоть одним-бы глазом увидеть победу...
Собрав остаток сил, Магомет прополз несколько шагов до самой высокой точки Кинжала, и тут заметил в узкой расщелине, на расстоянии всего лишь вытянутой руки, белый цветок. Он цвел вопреки высоте, вопреки ветрам и морозам, он пробился сквозь этот черный ледяной покров и бархатными своими лепестками тянулся к солнцу.
Магомет коснулся цветка пальцами. Да, это был живой цветок. Значит, легенда о нем — не выдумка, и, значит, существует на свете и великая любовь, и великая верность...
Дальние раскаты грома приближались откуда-то со стороны перевала и набирали силу. В этом грохоте Магомету слышался голос неотвратимо надвигающегося возмездия. И, лежа на спине, уже не в силах ни встать, ни пошевельнуться, захлебываясь собственной кровью, он до последнего мгновения вслушивался в этот грозный победный грохот.
ЭПИЛОГ
Со всех сторон окружено горами древнее село Состар. Ему, быть может, столько же лет, сколько и этим вершинам, среди которых самая неприступная и величественная — вершина горы Кинжал. В гордом одиночестве сияет она где-то над облаками, и даже когда пушистое снежное покрывало затягивает окрестные хребты, Кинжал-гора не затуманивается, не блекнет. Жестокие зимние вьюги беспомощны перед нею, беспомощен и сжигающий сочную зелень летний зной. Мрачным краскам ее склонов и лунной белизне купола, кажется, всё нипочем. И ни один старожил не помнит, что хоть однажды на крутых ржавых боках Кинжала задержался снег. Облака — и те, словно боясь ободрать о каменную громаду свои нежные края, стараются проплыть мимо. И стоит эта черно-багровая гора, как сказочный пастух-великан, охраняющий в своей мрачной бурке белогривый табун окрестных гор. Даже ураган не в силах распахнуть полы этой тяжелой бурки. А недоступная вершина Кинжала теряется где-то в глубокой синеве неба.
Неподалеку проходит широкая дорога. Она ведет к перевалу, ответвляясь узенькой тропой, бегущей к самому подножью горы. И там путник увидит отгороженный чугунной решеткой треугольный обелиск с красной звездой наверху, — обелиск молодому балкарцу, героически погибшему на вершине Кинжала в одну из грозных зим Великой Отечественной войны. Ребята из близлежащих сел часто приходят сюда, проводят здесь пионерские сборы, приносят цветы, следят за тем, чтобы ограда всегда была свежевыкрашенной, а звезда над обелиском сверкала. Здесь же обычно останавливаются и альпинисты перед тем, как начать восхождение на гору. Они раскладывают костры и поют песни о мужестве, о стойкости тех, кто вступил в неравный бой за высоту с самим небом, кто сумел приблизиться к нему ближе, чем все другие, и ближе, чем все
