Рождественские дни 1943 г. я – впервые за всю войну – провел в кругу семьи.
Тяжелое положение на рубеже 1943-1944 гг.
Сразу же по возвращении в «Волчье логово» я опять погрузился в суровую атмосферу войны.
26 декабря гросс-адмирал Дениц доложил о гибели «Шарнгорста». Этот линкор использовался для борьбы с вражескими конвоями в Северном море и натолкнулся там на сопротивление. Мне пришлось констатировать, что Гитлер имел к этому инциденту незначительное отношение. Он уже давно называл бессмысленным применение в дальнейшем ходе войны крупных кораблей.
На Восточном фронте 24 декабря русские снова начали наступать. Первое же впечатление в эти последние дни декабря давало возможность предполагать, что на сей раз они поставили перед собой более крупные цели.
Новогодний вечер Гитлер провел наедине с рейхсляйтером Борманом в своих личных апартаментах. О чем там говорилось, никто не узнал.
В 1943 г. русские отбросили нас от Дона до Днепра, а на центральном участке Восточного фронта – от Москвы за Смоленск. Уловить мысли Гитлера насчет создавшегося положения было трудно. Я попытался нарисовать для себя картину со всеми «за» и «против» и не раз разговаривал с фюрером на разные темы. Он часто противоречил сам себе. Русские успехи в этом году его не слишком сильно трогали. Немецкие фронты все еще пролегали далеко от наших границ, и пока у нас оставался достаточный оперативный простор. Наряду с усиливающимся нажимом русских большой опасностью являлась наша падающая боеспособность. Я не был уверен, что Гитлер ясно видел это. В сравнении с 1942-43 гг. дела наши, по моему мнению, шли там гораздо хуже.
Командующие групп армий все чаще стали бывать у Гитлера. Каждый раз они требовали отвести назад линию фронта, чтобы сберечь силы и срочно создать необходимые резервы. Но фюрер на такие требования не поддавался. Результатом становилось крупное кровопускание, которому в конечном счете подвергались все соединения. Командующие приходили в отчаяние и менее чем когда-либо могли объяснить себе действия фюрера. Гитлер же, в свою очередь, приходил в отчаяние от того, что они все еще не доверяли ему. И все-таки он желал продолжать борьбу. Иного пути для него не было. Краткосрочные оборонительные успехи лишь подкрепляли его взгляды и представления. Мне казалось, что нашим потерям он не уделял почти никакого внимания. Перспективы на скорое пополнение наших соединений были настолько малы, что никто уже в них не верил. Если же притом основная масса сухопутных войск глядела в новый год с уверенностью, то это объяснялось лишь ее верой в Гитлера. Сколь сильно руководящие генералы потеряли безоговорочное доверие к фюреру, столь же сильно простой солдат доверял его руководству. Я был уверен: фронты держатся только благодаря этому факту.
На протяжении 1943 г. все сильнее возрастало значение войск СС. В начале войны, а особенно похода на Россию, Гиммлер систематически создавал их соединения. Гитлер шел навстречу всем его требованиям. Формировалась дивизия за дивизией, причем как в кадровом, так и, в первую очередь, материальном отношении. Постепенно возникла совершенно новая составная часть вооруженных сил, которая уже в 1943 г., а еще больше в 1944 г. использовалась на особенно угрожаемых участках фронта. Гитлер необычайно гордился этими соединениями, доверяя и им, и их эсэсовским фюрерам.
На рубеже этих двух годов мои личные мысли полностью занимал ход воздушной войны. Мне было совершенно ясно: догнать английскую и американскую авиацию и ликвидировать ее превосходство в воздухе мы не можем. Гитлер же полагал, что будущей весной или летом на вооружение начнут поступать новые самолеты и положение изменится. Я сказал ему, что считаю это невозможным. Я надеялся только на то, что Мильх все-таки сумеет и далее успешно наращивать число производимых самолетов старых известных типов – таких, как «Ме-109» и «Ю-190», и хотя бы этим компенсировать наши потери в авиационной технике. Большего в 1944 г. ожидать не приходилось. Я уже давно не верил в победу, но еще не верил в поражение. На рубеже 1943-1944 гг. я был убежден в том, что Гитлеру все же удастся найти политическое и военное решение. Столь парадоксально мыслил не я один.
1944 г. начался множеством таких же тревог, какие нам довелось переживать в минувшем году. К этому добавилось ожидание несомненной высадки англо-американцев. При детальном рассмотрении положения на отдельных фронтах приходилось констатировать: для отражения вражеских наступлений нигде сил не хватало. Гитлер воспринимал соответствующие донесения и доклады со стоическим спокойствием и уравновешенностью, но очень гневался, если устанавливал, что его предостережениями пренебрегали. Он не мог уяснить себе, что возможности оказывать сопротивление стали совсем незначительными.
Вопросы вооружения
Свою главную задачу в это время Гитлер видел в области вооружения. Вражеские воздушные налеты прошлых недель причинили сильный ущерб военному производству, и требовался определенный срок, необходимый для того, чтобы его компенсировать путем перебазирования предприятий и перемещения складов готовой продукции. Министр вооружения Шпеер как раз в этот момент на несколько месяцев выбыл из строя: сначала повредил колено, а потом заболел воспалением легких и теперь лежал в госпитале в Хоенлихене. Его заместителем по вооружению сухопутных войск являлся Заур, невероятно невозмутимый и активный конкурент Шпеера, притом настолько бесцеремонный, что порой это выходило за все мыслимые рамки. За вооружение люфтваффе отвечал только фельдмаршал Мильх, имевший большие полномочия. Подчинялся он лишь одному Герингу. Но Заур не считался ни с какими требованиями и пожеланиями люфтваффе, реагируя на них всегда такими решениями, которые фюрер принимал не в ее пользу.
4 января, еще до болезни Шпеера, Гитлер провел в своей Ставке в Восточной Пруссии совещание, в котором участвовали фельдмаршалы Мильх и Кейтель, Шпеер, Гиммлер и Заукель. Противоречия возникли уже при обсуждении программы использования рабочей силы. Заукель брался поставить четыре миллиона рабочих рук, и Гитлер его целиком поддержал. Кроме того, фюрер потребовал ускоренного выпуска новых подводных лодок и реактивных самолетов. Со времени осмотра авиационной техники в Инстербурге он имел о производстве реактивных самолетов ложное представление, считая, что первые такие истребители, пригодные в качестве бомбардировщиков, начнут поступать на фронт уже в феврале. Это было невозможно. Приходилось делать новый двигатель, на что можно было рассчитывать только с мая. Но об этом Гитлер не знал. Его неверно информировали, а никто не хотел исправить ошибку.
С огромным удовлетворением принял Гитлер к сведению, что особый суд в Вероне 10 января приговорил к смертной казни всех тех членов Большого фашистского совета, которые 24 июля 1943 г. лишили Муссолини власти. Пятеро членов этого совета были арестованы и утром 11 января расстреляны; в их числе – и зять Муссолини Чиано. Его жене Эдде удалось бежать в Швейцарию.
Обращение к фельдмаршалам 27 января
27 января 1944 г. Гитлер выступил перед фельдмаршалами и генералами вермахта с большой речью. До этого они два дня получали в Познани различные указания и им пришлось выслушать там выступление Гиммлера. Таким образом, речь Гитлера в «Волчьем логове» явилась завершением этих «учебных курсов». Сначала он предался воспоминаниям о том, как национал-социалистические идеи были восприняты народом. Только к концу речи в ней зазвучала драматическая нота. Гитлер провозгласил: «Если я как высший фюрер в конечном счете окажусь покинутым, я хочу в качестве последнего выхода иметь за собой весь офицерский корпус. Он должен со шпагой в руке сплотиться вокруг меня точно так же, как каждый фельдмаршал, каждый генерал-полковник, каждый командир корпуса, каждый командир дивизии, каждый командир полка должен ожидать, что его подчиненные в критический час станут за него горой». Тут Манштейн воскликнул: «Так и будет, мой фюрер!». Гитлер продолжал: «Это прекрасно! Если это так, то войну мы никогда не проиграем… Я охотно принимаю это к сведению, фельдмаршал фон Манштейн!». Но Гитлер понял этот возглас иначе: как упрек в том, что он, фюрер, не доверяет офицерскому корпусу. Не знаю, хотел ли Манштейн высказать именно это; тогда у меня, во всяком случае, такого впечатления не сложилось. Гитлер говорил еще полчаса и закончил речь словами: «У меня нет никакого другого желания, кроме как соответствовать закону природы, который гласит: жизнь дается только тому, кто за эту жизнь борется и готов, если надо, положить за это собственную жизнь!».
