Да, я думала и о таком. Отец принес бы эту клятву, даже зная, чего попросит царица. «Но нет. Сейчас нужна только правда».
Итак, мне рассказывали, что я стояла спокойно целую вечность, ожидая, пока отец снова заговорит. Казалось, время остановилось. Он сидел молча и неподвижно на Львином троне.
– Почему ты хочешь стать царицей Савской? – наконец спросил он.
И, когда эти простые слова прозвучали в тишине, я поняла, что должна найти правильный ответ, а иначе навсегда останусь лишь дочерью царя Соломона. Когда-то я думала, что и это очень много значит, а теперь почувствовала, что никогда не смогу довольствоваться этим, что этого мало для женщины, которой я хотела стать.
«Почему?» Мой отец часто задавал такие вопросы, но я знала, что этот – последний. И что я должна ответить хорошо и разумно, ради себя и ради будущего.
И ради будущего многих других, в том числе и самого отца.
«Почему ты хочешь стать царицей Савской?»
Эти слова звенели между нами. Разверзлась глубокая пропасть, которую я должна была преодолеть своим ответом. И, пока едва слышное эхо угасало в спертом воздухе, я стояла, ища сокровенную правду своего сердца. Ни одна богиня, ни одна женщина не могла ответить вместо меня. Отныне и навсегда мне предстояло говорить самой за себя.
Но как начать?
– Я хочу… – собралась я наконец с силами.
Даже эти два слова дались с трудом. Я запнулась и посмотрела в строгие глаза отца. В них светились боль и гордость. Мой отец не поможет мне ответить, но и мешать не станет. Свой ответ выбирала я, и лишь я одна.
Не отводя глаз от отцовского лица, я начала снова:
– Я не хочу быть царицей Савской. Я хочу служить людям, выполнять дело, для которого рождена и воспитана.
Помолчав, я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Отец кивнул – едва заметно, так что это увидела только я.
– И это предназначение нельзя выполнить здесь. Это задача не для царской жены, скованной своим положением и традицией. Этот труд по силам лишь женщине, которая может царствовать по воле своей и выполняя волю подданных.
Теперь мой голос окреп, он звучал ясно и твердо. Я понимала, что защищаю свое будущее и будущее многих других людей, которых пока не знала.
– Я не хочу быть царицей Савской, но без этого я не могу выполнить свое предназначение, поэтому когда-нибудь мне придется ею стать. Отец, тебя называют мудрейшим из царей. Ты никогда не принимал неправильных решений. Ты всегда разумно использовал богатства, дарованные тебе богами и людьми – мужчинами и женщинами. Не губи же мои способности!
Несколько долгих мгновений отец молчал. Потом он улыбнулся, и лишь я, стоявшая у подножия трона, видела, чего ему стоила эта улыбка. А когда он заговорил, его голос, сильный и уверенный, разносился по всему залу:
– Я горжусь тем, как показала себя моя дочь. Царевна Ваалит отправляется на юг с царицей Савской. Так решил царь.
А затем отец поднялся с трона и сошел ко мне по ступеням. Он взял меня за руку и повел ко второму трону, тому, который приказал поставить рядом со своим, желая почтить царицу Юга. Сидя там, она смотрела на нас спокойно, как луна.
– О царица, – сказал отец, – вот твоя дочь.
Билкис встала, и отец соединил наши руки. Она легонько сжала мои пальцы. Я чувствовала, как под ее прохладной кожей резкими и быстрыми толчками бьется кровь.
– О царь, – ответила она, – ты знаешь, что у меня на душе. Проси у Савского царства чего захочешь в знак благодарности за этот бесценный дар.
Отец молчал, и я подумала было, что он ничего не ответит, но он произнес так тихо, что даже я едва расслышала:
– Любовь моя, я хочу, чтобы ты была счастлива.
Слезы блестели в глазах царицы, словно звезды, ослепляя своим блеском. Но она не позволила им пролиться, лишь улыбнулась и отошла, уступая путь к трону. Отец понял ее намерение и, повернувшись к залу, заговорил так, чтобы слышали собравшиеся:
– Сегодня ты сядешь рядом со мной, дочь моя. Смотри и учись. – Он поцеловал меня в щеку и добавил: – Когда станешь царицей Савской, я надеюсь на более выгодные условия, чем те, которых смог сейчас добиться.
Он засмеялся, и все в зале тоже начали смеяться. Я быстро села на трон – у меня дрожали ноги, и я не хотела бесславно рухнуть к ногам царя. Сев, я вынула из-за пояса веретено и положила на колени. Моя рука покоилась на теплой слоновой кости. На запястье качнулись подвески старого браслета. Заметив их блеск, отец долго смотрел на изношенный браслет и прялку. На его лице возникла легкая улыбка.
– Что ж, – сказал он, – вижу, мне мало чему осталось тебя учить. Ты уже знаешь все, что тебе по-настоящему нужно, дочка.
Ахия
В дальнем конце большого тронного зала с самого утра стоял пророк Ахия, молча и неподвижно, как высокая кедровая колонна. Он видел, как дочь царя Соломона прошла меж рядами мужчин к отцовскому трону. Как она низко поклонилась, прося, и как гордо выпрямилась.
Как царица Юга устремила сладострастный взгляд на царя, как он улыбнулся своей порочной и своенравной дочери и вознес ее к себе, посадив по правую руку от трона Давида.
На несколько долгих мгновений в глазах у Ахии потемнело от дыма благовоний, золотого чада, за который царство продалось, как блудница. «Ладан для богов. Народ Яхве плачет об идолах, как неразумные дети – о пропитанной ядом погремушке. Ладан, богатство юга, задушит детей Яхве».
Царевна Ваалит, гордо выпрямившись, стояла перед Львиным троном, а ее серебристое покрывало переливалось, как покрытая солнечными бликами водная гладь. Под этим сверкающим покрывалом блестели драгоценные камни, яркие и безжалостные, как змеиные глаза. Царь Соломон склонил голову перед царицей Савской, а та поднялась с трона, словно столб пламени. Царь что-то прошептал ей на ухо, и она с улыбкой скользнула в сторону. Он коснулся руки дочери, и она, ловко, словно храмовая танцовщица, прошмыгнула ко второму трону, стоявшему рядом со Львиным.
«Второй трон, поставленный на потеху женскому тщеславию там, где должен быть лишь один». А теперь там восседала царская дочь, смело глядя в глаза мужчинам. «Такая заносчивая. Такая бесстыжая. Позор для глаз Яхве. Девчонка, избалованная до того, что возомнила себя царицей. Богиней! Вон как она самодовольно прихорашивается, такая же самовлюбленная, как этот тщеславный павлин, ее отец!»
Боль вдруг пронзила его, пульсируя в глубине головы, за усталыми глазами. «Конечно. Конечно! Как я мог быть таким слепцом? Я метил в змееныша, хотя на самом деле, чтобы стереть зло с лица земли, нужно уничтожить царственного змея».
Ведь кто воспитал девчонку столь безбожно? Кто позволил ей соблазниться развратом и вожделеть языческих идолов? Кто даровал ей имя, которое заклеймило ее на всю жизнь?
«Царь Соломон, ты – причина зла. Ты взрастил зло и пригрел его на груди. Но что Яхве дал, то Он и заберет». Боль стала сильнее, теперь она полосовала его, как нож, но Ахия не желал уступать своему слабому телу. Он стоял неподвижно и прямо, вцепившись в посох Самуила, ожидая повелений. Боль подсказывала ему, что делать, боль, острая, словно львиные когти – слова Яхве, врезавшиеся в его плоть.
