— А что насчет карты? — спросила Фрэнни, когда он выгружал все это на сиденье рядом с Розой.
— Voila, — сказал он, вытаскивая из кармана небольшую сложенную карту и двенадцатистраничный путеводитель по острову, написанный местным учителем и по мере сил проиллюстрированный его женой.
Через плечо он передал путеводитель Розе с просьбой полистать — может, она увидит места или названия, которые покажутся ей знакомыми. А карту развернул на коленях. Изучать было особенно нечего. Остров двенадцати миль в длину, а в самом широком месте — до трех. На нем три холма: Бейн-Хоу, Бейн-Бхиг-Бхейл-Мхулинн и Бен-Хайниш, вершина последнего — самая высокая точка острова. Еще несколько небольших озер и с десяток деревень (на карте обозначенных как поселки) по побережью. Дороги, что имелись на острове, соединяли эти поселки (в самом большом было девять домов) по кратчайшему маршруту, который благодаря ровному ландшафту обычно выглядел как почти прямая линия.
— Откуда же начать, черт побери? — выразил вслух свое недоумение Уилл. — Половину этих названий я даже не могу выговорить.
Но в них была какая-то величественная поэзия: Бейлфуил и Бейлфетриш, Бейл-Мхедхонах и Корнейгмор, Вол, и Готт, и Кенавара. Они и в переводе не теряли очарования: Бейлфуил — Город болота, Хелиполл — Священный город, Бейл-Удхейг — Город Волчьего залива.
— Если ни у кого нет предложения получше, я бы начал отсюда, — сказал Уилл, показывая на Бейл-Мхедхонах.
— Почему ты так решил? — спросила Фрэнни.
— Ну, он почти в середине острова…
И в самом деле, перевод этого названия звучал весьма прозаически и обозначал именно это: Срединный город.
— И там есть кладбище. Вот, смотри.
К югу от деревеньки был нарисован крест, а рядом написано: Кнок а'Хлейдх, что в переводе означало «Христианское место захоронений».
— Если Симеон похоронен здесь, мы можем начать с поисков его могилы.
Он повернул голову к Розе. Она отложила путеводитель и смотрела в окно таким неподвижным взглядом, что Уилл отвернулся, не желая мешать ее размышлениям.
— Поехали, — сказал он Фрэнни. — Можно ехать берегом до Кроссапола. А там повернем направо — в глубь острова.
Фрэнни тронулась с места, и если бы здесь было какое-то движение, то влилась бы в поток. Через минуту они уже были на окраине Скариниша, на открытой дороге, прямой и пустой: можно было ехать с закрытыми глазами и все равно попасть в Кроссапол.
V
На Гебридах были места, имевшие важное историческое и мифологическое значение. Здесь проходили сражения, скрывались принцы, сочинялись легенды, которые и сейчас завораживают слушателей. Тайри к таким не принадлежал. На острове не то чтобы совсем ничего не происходило, но в лучшем случае он был лишь примечанием к событиям, которые разворачивались в других местах.
Наиболее очевидное подтверждение — подвиги святого Колумбы, который в свое время проповедовал учение Христа на Гебридах и на нескольких островах основал центры богопочитания и учености. Но благодать обошла Тайри стороной. Этот добрый человек оставался на острове ровно столько, сколько нужно было, чтобы проклясть скалу в заливе Готт, согрешившую перед ним: она перетерла якорную веревку его лодки. Будет сие место отныне пусто, заявил он. Скалу переименовали в Маллахдайг, или Малая Проклятая скала, и на ней с тех пор не росло никаких водорослей. Единоверец Колумбы святой Брендан во время короткого посещения острова пребывал в более благодушном настроении и благословил один из холмов, но если его благословение и наделило какой-то благодатью это место, то никто этого не заметил — никаких откровений или исцелений здесь не происходило. Третьим заезжим мистиком был святой Кеннет, благодаря которому в дюнах у поселения Килкеннет (названного так в надежде, что святой тут задержится) построили часовню. Но уловка не удалась. Кеннет отбыл — его ждали великие дела, и дюны (которые больше подчинялись ветру, чем метафизике) со временем погребли под собой часовню.
В нескольких легендах вообще не упоминалось о святом Колумбе и компании, тем не менее они сохранились в местном фольклоре, хотя по сюжету были удручающе банальны. Так, колодец на окраине Бьенн-Ху назывался Тобар-нан-наой-бео, или Колодец девяти жизней, поскольку он чудесным образом обеспечивал креветками вдову и восемь сирот. В Воле, в пруду недалеко от берега, в безлунные ночи можно было увидеть призрак утонувшей когда-то девочки. Теперь он пел призывные песни, заманивая в воду живые души. Короче говоря, ничего необыкновенного: острова в два раза меньше Тайри могли похвастаться легендами, куда более впечатляющими.
Но здесь ощущалось присутствие какой-то таинственной силы, которой не было ни на одном другом острове, и это явление, если бы святой Колумба обратил на него внимание, могло бы превратить его из тихого созерцателя в пророка с горящими глазами. Но чудо еще не проявилось, когда святой галопом объезжал острова, а если бы и проявилось, то, скорее всего, ему бы его не показали, потому что те немногие островитяне, которые мельком видели это чудо (а таковых среди ныне живущих было восемь), никогда не говорили о нем даже с близкими. Это стало великой тайной их жизни, неким невидимым явлением, которое в то же время своей значимостью могло поспорить с солнцем, и они своей болтовней не желали умалять его очарования. Мало того, многие и сами не раздумывали о том, что им явилось, потому что боялись исчерпать ту энергию, которая их восхищала. Некоторые, по правде говоря, возвращались на то место, где все произошло, в надежде на второе откровение, и хотя при повторных посещениях ничего такого никто из них не видел, они обрели уверенность, которая до последнего часа наполняла их жизнь смыслом: то, что им не удалось увидеть, видело их. Они перестали быть простыми смертными, которые, прожив жизнь, уйдут в мир иной. Божество на вершине холма на Кенаваре опознало их и тем самым вовлекло в танец бессмертия.
Потому что оно обитало в самой сути острова, это божество. Оно было в песке, пастбищах, море и ветре, и те души, которые оно опознало, стали неистребимой частью этих составляющих вечности. Будучи опознанным, чего может бояться мужчина или женщина? Ничего. Разве что тех неприятных ощущений, что сопутствуют смерти. Но, избавившись от телесной оболочки, они поселятся там, где обитает божество, и будут опознавать другие души, как опознаёт оно, и их слава умножится. Когда в летние ночи северное сияние затянет своим занавесом стратосферу, они будут присутствовать при этом. Когда киты в восторге всплывут на поверхность через промоины во льду, они всплывут вместе с ними. Они будут с полярными чайками, и зайцами, и с каждой звездой, которая мерцает на Лох-эн-Эйлен. Это божество присутствовало во всем. В песчаных пастбищах по соседству с дюнами, или махейрами на гэльском. И в сочных влажных лугах в глубине острова, где сытная трава и от этого молоко у коров как сливки.
Оно, это божество, не отягощало себя горестями и тяжкими трудами тех мужчин и женщин, которые никогда его не видели, но оно вело им счет — знало, когда кто приходит и уходит. Оно знало, кто похоронен на кладбищах в Киркаполе и Воле. Знало, сколько каждый год рождается младенцев. Время от времени оно даже наблюдало за приезжими. Не потому, что они были так же интересны, как полярные чайки или киты (они и не были), а потому, что среди них могла найтись душа, способная навредить ему, божеству. Это было не исключено. Оно давно смотрело на мир и видело, как с небес исчезают звезды. Оно было не долговечнее их.
