он, поднимая голову. Часть щек, подбородка и губ были искажены пламенем, уничтожены им, открывая вид на отслоившуюся кожу, на месте которой образовались пузыри, заполненные жидкостью. Как долго он еще будет терпеть? Как далеко она готова зайти? Мыслей в голове не было. Лишь пустота, будто огонь уничтожил и там все подчистую, оставив ей лишь злость и воспоминания о боли и предательстве.
— Начинай молиться, — посоветовала ему Этна, даже не размышляя о том, есть ли у народа Запада молитва и прибегают ли они к ней так же, как люди Севера и Востока. Он ухмыльнулся, но после взвыл от боли, когда пламя перебралось на голый живот. Его тело было произведением искусства. Каждый мускул был будто создан умелой рукой мастера, который после накрыл свое творение вуалью кожи, скрыв мощные мышцы. Но, если она и дальше будет продолжать, то скоро вживую увидит все составляющие его тела. Она разрушит эту природную красоту, заглянет внутрь и, если придется, сожжет все до тла, не оставив на месте русала ничего.
— Еще рано.
Это был весь ответ Кая, но она видела, что он солгал ей. Как бы там ни было, он не предполагал, что она так медленно и с удовольствием будет истязать его тело наяву. Она видела, как его кровоточащие губы безмолвно шевелились, когда он не рычал от поглощающего чувства боли. Наверняка молился. Оно и к лучшему. Пусть покажет Смерти своими молитвами, насколько сильно он хочет ее возвращения и насколько он беспомощен без нее сейчас. Он будет молить ее о возвращении так отчаянно, что сестра Жизни непременно услышит его зов.
Позволив огню еще немного разрушить красивое тело Изгнанника, Этна легко забрала пламя с обгоревшей кожи, почти не обращая внимания на ее отвратительный запах. Огонь, будто послушное дитя, легко оказался на ее ладонях, шипя и танцуя, пытаясь дотянуться до Кая, будто чувствуя, на кого была направлена злость хозяйки. Спящая отпустила его на повязку, наблюдая с каким рвением жар расплавляет ткань, касаясь волос, которые взмокшими прядями опустились на его лоб. Когда остатки повязки обгоревшими хлопьями упали на чужие колени и Кай наконец смог увидеть ее, Этна заметила, насколько сильно взмокло чужое лицо и покраснели глаза. Их океанская синева на фоне алых белков выглядела дико и ненавистно ярко. Казалось бы, его жалкий вид должен был вызвать у нее чувство сострадания, но Спящая лишь растянула губы в смертельной улыбке.
— Молись, ибо я твое возмездие. Молись, ибо здесь я — правая рука Смерти.
А после она прикоснулась горящей ладонью к его правому глазу. И тогда Кай не выдержал. Он начал кричать, дергаясь в своих путах. А она прижимала пальцы к его глазнице, наблюдая за тем, как он лишается зрения, не способный сосредоточить драгоценное внимание и использовать иллюзии против нее. Его крик пробирал до костей. Вгрызался в разум и будоражил изнутри. Кровь стыла в жилах, но она не отнимала руки, видя, как жадно огонь сосредоточился в одном месте, уничтожая глаз. Никто не придет ему на помощь. Никто не избавит его от криков. Это крыло замка сегодня пустовало, дабы не пугать его обитателей.
Он думал, что может вытерпеть любую боль. Он долго приручал ее к своему телу. А еще он думал, что Этна слишком мягкая для того, чтобы творить чудовищные вещи. Однако, ее огонь, пронзающий тело не хуже стрел и заставляющий фокусироваться лишь на нем, доказал обратное. Поначалу Кай думал, что Этна просто играет с ним, пытаясь запугать. Но теперь…
Теперь он молился на давно забытом языке. На языке морского народца. На языке, который знал еще неразделенный Форланд. Он не знал, зачем произносил раз за разом эти слова, будто они могли помочь. Но сейчас ему казалось, будто еще немного, и он окончательно сойдет с ума от этого ненасытного пламени, пробравшегося в его голову и терзающего каждую клеточку тела. Огонь неспешно сжигал его рассудок, оставляя после себя лишь ослепляющую боль.
Морской народец перестал молиться после ухода своей покровительницы. По правде говоря, они и до ее ухода прибегали к этому зову лишь тогда, когда Смерть забирала кого-то к себе. Они молились на языке, которому она обучила их, как своих детей. Но с ее уходом они позабыли его. Но он помнил. Помнил и потому произносил заветные слова.
— Анту лосе твер эо коргаре оа мизероксти тверо. Тастоко хизсуо нус фронос моэ, у перетаре к аспрексус хизсу, Лэтуморте. Калименто сакросо энто, у пайсуаза эротта мо хоэ Лэтувита пайсуз тве твера интерьоцэ.1
Тягучим и глубоким голосом он выталкивал из себя слова, к которым прибегал в последний раз, когда родители покинули его. Он изменил слова молитвы, прося о благосклонности ту, что прогнал. Взывая к той, что была одной из составляющих этого мира. Не надеясь на то, что она услышит его молитву.
Хуже призрачной надежды на приход Смерти была Этна. Он не сводил с нее взора здорового глаза, ощущая, будто боль от огня пробралась до его разума, сжигая и его вместе с оком.
Он смотрел в ее глаза. Такие же темные и глубокие, как в ту ночь после первого испытания. Все те же маленькие осколки ночного неба. Вот только вместо звезд там пылает огонь. Ненависть. Презрение. Ее лизо озарено пламенем, что пылал на ее ладони. Она — возмездие с некрасивыми ночными глазами. Она — отмщение, объятое огнем ненависти. Глядя в ее глаза он был готов убить Спящую. Растерзать. Если он выживет, он запрет ее там, где сила будет ей неподвластна. Там, где она сойдет с ума. Там, где ее треклятые глаза не будут напоминать ему о том, что однажды он был готов, глядя в них, рассказать ей тысячу историй и все тайны этого мира. Неужели он и правда был готов сделать это? Казалось, прошла вечность прежде чем его влюбленность сгорела до тла.
— Ты звал меня, — донесся до него древний голос. Не вопрос, но утверждение. От неожиданности Этна вздрогнула, отстраняясь, оставляя в покое глаз или то, что от него осталось. Он видел им лишь размытый, но в то же время знакомый силуэт. О да, он звал ее.
Глава 29
Он молился. Она надеялась. Надеялась, что она придет, что вернется.
Услышав древний голос, похожий на грозные раскаты грома, Этна вздрогнула, отстраняясь от Кая. Взор переместился на ту, что внезапно появилась в покоях, не воспользовавшись дверьми, чтобы попасть внутрь.
— Приятно
